Отто Гофман - Опасности диких стран Страница 7

— Друг, — сказал он Ральфу, — ты ошибся… ну, а теперь пришла моя очередь.

Он схватил Ральфа, и, прежде чем кто-либо успел опомниться, ноги Ральфа опрокинулись кверху, а голова грохнулась о землю.

Зрители сначала удивленно переглянулись, а потом раздался возглас удивления. Форрестер сказал:

— Он убил этого человека. Но мы все должны засвидетельствовать, что убитый сам виновен в своей позорной смерти.

— Нет, о нет, чужестранец! — воскликнул Стакполь, медленно поднимаясь и потирая с необыкновенно комическим жестом голову обеими руками. — Я еще не совсем умер, как вы думаете, но голова моя, кажется, находится уже не на прежнем месте. Да уж на плечах ли она у меня или слетела?

— Ура кровавому Натану! — закричали окружающие. — Он победил хищного крокодила с Соленой реки? Ура! Ура!

— Да, действительно победил, — сказал Ральф, все больше приходя в себя и протягивая кровавому Натану руку:

— Дай лапу, товарищ, — крикнул он ему. — Я тебе по чести говорю, что с меня довольно и что мне от тебя больше ничего не надо! Но плохо то, что такой сильный человек, как ты, — пожалуй, самый сильный во всем штате Кентукки, — оставляет в покое индейцев. Я думаю так, что всякий, у кого целы ноги и руки, должен бороться за благо своего отечества; а кто не делает этого, тот в моих глазах и есть и будет трусом! Аминь!

Сказав это, Ральф обратился к полковнику и спросил его:

— Где лошадь, которую вы мне обещали, полковник? Я побит и не могу дольше оставаться здесь. Дайте мне лошадь и верьте моему честному слову, — я ее вам возвращу.

— Хорошо, я вам дам лошадь, хотя и не особенно доверяю вашему честному слову. Я кое-что знаю, на что могу более положиться. Вы получите лошадь, но берегитесь, если вы на ней поедете дальше, чем до Логана. Бели вы ее там не оставите, я даю вам слово, что вам никогда не ездить ни на одной из моих лошадей. Помните об этом и подумайте хорошенько о законе Линча.

Сказав это, полковник, не дожидаясь ответа от конокрада, повернулся к Натану, который сел в стороне на пень. Маленькая собачка Натана сидела перед ним. В руках он небрежно держал ружье и в этой спокойной позе невозмутимо выслушивал насмешки, которыми его стали осыпать молодые люди, как только рассеялось первое впечатление, произведенное на них такой неожиданной победой. Когда начальник крепости подошел к этой группе, насмешки прекратились, и Натан воспользовался наступившей тишиной, чтобы сказать несколько слов своей маленькой собачке, которая смотрела на него удивительно умными глазами.

— Ну, Петр, — спросил он, вздыхая, — что-то ты на все это скажешь?

Собака как будто поняла вопрос своего хозяина; она встала, потерлась носом о его руку, а потом быстро отбежала на несколько шагов от него, как бы желая этим показать, что им надо как можно скорее удалиться из крепости, где их так негостеприимно встретили.

— Да, да, Петр, — сказал Натан, кивая головой, — чем скорее мы уйдем отсюда, тем лучше, потому что здесь нет никого, кто приветливо относился бы к нам. Но прежде чем уйти, мы должны достать порозу и дроби и рассказать этим бедным людям то, что мы с тобой только одни и знаем.

— Натан, — сказал полковник, прерывая квакера, — скажите-ка, какие же это новости вы хотите сообщить нам, бедным людям? Расскажите-ка лучше мне, странный вы человек, а не вашей собаке, которая все равно ничего не понимает. Вы, может быть, повстречали где-нибудь в Кентукки Дшиббенёнозе или видели его знаки?

— Нет, не то, — возразил Натан. — Но ходят слухи, что индейцы готовятся к большой войне. Эти злые люди хотят напасть на Кентукки таким многочисленным войском, которого до сих пор никогда еще никто не видывал.

— Пусть придут, — сказал полковник Бруце с презрительной усмешкой. — Если они явятся к нам, то избавят нас от труда разыскивать их по их селениям.

— Они, может быть, уже близко, — продолжал кровавый Натан. — Пленный, которому с огромным трудом удалось вырваться от них, говорил мне, что они хотели идти на протяжении двух дней, не останавливаясь ни на минуту.

— Откуда тебе это известно?

— От самого убежавшего пленного, которого я встретил на низком берегу Кентукки. Он предупредил колонистов в Лексингтоне и…

— Все это пустяки! — воскликнул полковник. — Капитан Ральф только что рассказывал нам ту же историю и вскользь заметил, что в Лексингтоне ни одна душа не верит этой глупой сказке.

— Но все может быть, что друг Ральф ошибся, — сказал Натан кротко. — Я говорю вам совершеннейшую правду, что во всем штате Кентукки имеются следы индейцев. А теперь, полковник Бруце, если вы будете так добры дать мне взамен мехов, которые я принес, пороху и дроби, то я отправлюсь дальше и не буду дольше вас беспокоить.

— Я почитаю за стыд и грех снабжать порохом человека, который изводит его только на то, чтобы убивать робких косуль и оленей! — сказал с пренебрежением полковник Бруце. — Но все-таки я не желаю причинять никому вреда, даже квакерам. Том, поди с этим человеком в погреб и дай ему за его рухлядь столько, сколько она стоит.

Молодой человек удалился с квакером, покорно следовавшим за ним. Вскоре появилась Телия Доэ, приглашая мужчин ужинать. Все они были рады приглашению, и капитан Форрестер вернулся в дом под руку с полковником, не думая больше ни о Рыкающем Ральфе, ни о кровавом Натане.

Глава третья

КОНОКРАД

Эдита удалилась в отведенную для нее комнату и только собралась лечь в постель, чтобы отдохнуть после утомительного путешествия, как кто-то тихонько постучал в дверь, и в комнату вошла Телия Доэ.

— Что тебе нужно? — спросила Эдита, не совсем довольная тем, что ее побеспокоили. — Я очень устала и хочу спать.

Телия смущенно и боязливо огляделась: казалось, она подыскивала слова, чтобы рассказать о своих намерениях.

— Я не долго буду утруждать вас… — сказала она наконец. — Но…

— Так почему же ты колеблешься и не говоришь? — спросила Эдита.

Телия подошла поближе и сказала, собрав все свое мужество:

— Леди, не сердитесь на меня: я пришла просить вас взять меня к себе в услужение. Я знаю, что вы знатная молодая дама и привыкли к тому, чтобы вам прислуживали. Возьмите меня с собой в леса, они мне так хорошо знакомы. Я буду вам верной и заботливой служанкой.

— Это невозможно, — возразила удивленная Эдита. — Твоя мать никогда бы этого не допустила.

— Моя мать? — печально произнесла Телия. — У меня нет ни матери, ни родных.

— Как? Да разве полковник Бруце не отец твой?

— Нет, мой отец сделался индейцем.

Телия произнесла эти слова с выражением глубочайшей печали, и Эдита поняла, как больно она переживала то, что отец изменил своим обычаям и привычкам и покинул свою дочь беспомощной и одинокой. Она с состраданием протянула Телии руку, которую та тотчас же покрыла поцелуями.