Отдать якорь. Рассказы и мифы - Сергей Петрович Воробьев

Сергей Воробьёв

Отдать якорь. Рассказы и мифы

Вася из Сенегала

В 1974 году зашли мы в столицу Сенегала город Дакар. Это был пункт сбора армады научно-исследовательских судов, участвовавших в тот год в международном тропическом эксперименте под забытой уже многими аббревиатурой АТЭП.

Конечно же, я не буду вдаваться в подробности этого глобального эксперимента, поскольку он носил специфический, научный характер, и мы – экипаж белоснежного лайнера «Профессор Визе», хотя и были участниками того процесса, но более походили на сторонних наблюдателей, неведающих тонкостей всей интернациональной научной кухни. Единственное, что я знаю точно, – мы хотели поймать за хвост матушку-природу и выведать у неё некоторые тайны земного климата и его долговременных тенденций. Есть мнение, что зарождение воздушных стихий, влияющих на формирование климата, происходит именно в приэкваториальной зоне – в поясе тропической конвергенции (воздушно-теплового обмена океана с атмосферой). Именно в этом поясе мы и оказались и в течение четырёх месяцев выполняли свою программу научных изысканий.

Дакар был для нас местом ежемесячного сбора большинства судов, принимавших участие в эксперименте, – а было их не менее двух десятков. Стоянка рассчитывалась на четверо суток. Этого было вполне достаточно, чтобы отдохнуть, сверить данные научных изысканий (где теперь эти данные и кому они нужны?), пополнить запасы питьевой воды и продуктов.

Увольнялись мы на берег группами по три-четыре человека. Таковы были непреложные установки, спущенные нам с заоблачных номенклатурных верхов, которые блюли нравственность и честь советского человека, попавшего за границу. Считалось, что в группе, где назначался старший (как правило, партийный человек), меньше шансов совершить какое-нибудь аморальное или иное действие, порочащее облик человека новой социалистической формации. Наверное, в этом был свой резон.

Старшим нашей группы оказался Николай Иванович – старый опытный моторист, беспартийный и мой сосед по каюте. Его выбрали по возрасту и по исключительному доверию со стороны первого помощника. На судне не хватало партийных кадров, чтобы обеспечить всех увольняющихся.

Когда наша группа из трёх человек вошла в прокалённые солнцем кварталы Дакара, был уже полдень. Вокруг толкался оживлённый и говорливый африканский люд. Уже более получаса за нами следовал худой босоногий африканец, предлагая купить массивный, ярко блестящий на солнце перстень, который он постоянно протирал о цветастые шорты.

– Orum, оrum, – всё время повторял он, – only two thousand and half. It is not expensive for pure gold[1].

С нашим неумолимым отказом эта сумма медленно падала и именно в полдень дошла до полутора тысяч франков. Мы остановились, что высветило надежду в глазах у обладателя перстня.

– Пить, – сказал вдруг член нашей группы Гена Желтяков, медленно ворочая сухим языком, – надо бы где-то добыть пивка, да желательно холодного. Жажда замучила.

Продавец перстня с изумлением открыл рот:

– Don’t understand. How much you offer?[2]

В это самое время сидящий на тротуаре молодой сенегалец по-спортивному вскочил на ноги и подошёл к нам.

– Рад приветствовать советских людей на нашей гостеприимной земле, – чисто, по-русски произнёс он, скромно улыбаясь.

Мы растерялись.

– Откуда такое произношение? Вы что, жили в Союзе?

– Конечно, – охотно вступил в разговор сенегалец, – я учился в Ленинграде, в институте Лесгафта. Знаете?

– Как же не знать, – отозвались мы. – Сами из славного города на Неве.

– Земляки! – в восторге воскликнул ещё более обрадованный «земляк» из Сенегала. – Это надо отметить. Раздавим «мерзавца»[3] на пятерых? А?

Он похлопал Николая Ивановича по плечу.

– Шучу, конечно! Кто-то здесь про пивко намекнул. Так это без проблем. Пошли, покажу отличные места.

И он повёл нас ускоряющимся шагом, постепенно перешедшим в лёгкий бег трусцой. Мы бежали гуськом вниз по утоптанным земляным улицам – в кварталы с убогими домиками, давно не знавшими ремонта и даже элементарного ухода.

– Здесь дешевле, – пояснял он, видя наше недоумение.

Наша небольшая группа еле поспевала за ним. Особенно доставалось Николаю Ивановичу, человеку в годах и далеко не спортивному.

– На хрен мне ваше пиво, если через пятьдесят метров я получу инфаркт, – причитал он, постепенно снижая темп и явно отставая.

– Не боись, прорвёмся! – обнадёживал его наш ведущий, прибавляя шаг.

Временами форвард сбавлял темп, и мы сбивались в кучу. Тогда он на ходу рассказывал нам об этапах своей ленинградской биографии, когда он учился в Институте физической культуры имени Лес-гафта. Потом он бросался в сторону во внезапно возникший проулок и тащил нас, как иголка тянет нитку в прокол тугой ткани. Складывалось впечатление, что он ходил какими-то замысловатыми кругами, и мы, в конце концов, полностью потеряли ориентировку в пространстве и только слепо следовали нашему добровольному вожатому, уже искренне боясь потерять его, так как выйти из этого однообразного лабиринта улиц и плотно стоящих домов под тростниковыми крышами казалось совершенно невозможным. Худой долговязый сенегалец в цветастых шортах, не выдерживая темпа, тоже стал отставать от нас и в десяти метрах за нашими спинами, тяжело дыша в затылок Николаю Ивановичу, истошно орал, воздевая высоко над головой свой блестящий перстень:

– One thousand! Only one thousand for pure gold![4]

– He слушайте его, – пояснял на ходу «земляк», – здесь все врут. В Сенегале нет ни одного правдивого человека. Говорить правду я научился только у вас. И за это очень благодарен советским людям. Знаю я этих продавцов золота. Они у вашего же брата-моряка по дешёвке скупают бронзу, которая в Союзе почти ничего не стоит, а потом из неё льют всякие фигуры и украшения. Выдают, конечно, всё за благородный металл. Надрают свои штуковины до блеска и продают дуракам.

Наш добровольный гид владел русским почти безупречно. Даже Николая Ивановича шокировали некоторые обороты типа «раздавить мерзавца», «пивка для рывка» или «не боись – прорвёмся», которые он к месту употреблял. А когда мы узнали, что он был свидетелем приводнения аварийного ТУ-124[5] на воды реки Невы, то прониклись к нему если не абсолютным доверием, то некоторым уважением как к очевидцу имевшей место героической истории. Этим он сильно подкупил нас. И мы немного отошли от неясных подозрений и не очень приятных впечатлений от захудалых, бедных кварталов столицы Сенегала, по которым мы кружили вот уже минут двадцать.

Наконец, мы углубились в грязный тенистый двор, где под сенью пыльной пальмы и окружавшего её высокого плетёного забора притулилась «забегаловка». Назвать это место баром или кафе значило не только погрешить против истины, но и обидеть европейского обывателя, привыкшего к определённым стандартам чистоты,