Геннадий Турмов - На Сибирской флотилии Страница 10

Видя это, я пошел исповедовать умирающих. Они лежали на трех палубах по всем направлениям. Среди массы трупов, среди оторванных человеческих рук и ног, среди стонов и крови я стал делать общую исповедь. Она была потрясающей: кто крестился, кто протягивал руки, кто, не в состоянии двигаться, смотрел на меня широко раскрытыми, полными слез глазами: картина была ужасная… Крейсер погружался, когда я вышел на верхнюю палубу, на воде уже было много плавающих. Лейтенант Иванов передал мне спасательный круг и советовал скорей оставить судно. Я стал раздевать тяжело раненных Ханыкова и Зенилова Н.И. Умирающий доктор просил не спасать его. “Все равно не буду человеком, – сказал он, – пусть я погибну за Отечество”. Раздев офицеров, я стал раздеваться и сам. Рядом со мной обвязывался койкой старший механик Иванов И.В. “Пойдем погибать вместе”, – сказал я ему. “Нет, батюшка, я плавать не умею, пойду лучше погибать на своем посту”, – решил он и отбросил койку. Я бросился в воду, круг мой перехватил тонущий матрос, я начал было опускаться, но вынырнул и увидел около себя плавающую койку, за которую и ухватился. Около меня шесть матросов, почти все раненые, держались за доску.

Скоро я увидел, что крейсер стал садиться; нос приподняло так, что виден был киль; одно мгновение – и не стало нашего красавца-дедушки “Рюрика”. Странное, щемящее чувство овладело мною, я плакал, как дитя, но, пересилив, крикнул: “Ура!”, за мной последовали другие, и море раз десять огласилось этим криком. В это время показались три японских крейсера 2-го ранга и пять миноносок. К ним присоединились суда, погнавшиеся было за “Россией” и “Громобоем”. Все они стали спускать шлюпки и подбирать раненых».

Не спустив флага и не сдавшись врагу, крейсер затонул. Этот подвиг близ параллели Фузана был сродни подвигу крейсера «Варяг», перед которым склонили голову даже враги. А духовный подвиг священника даже сейчас вызывает восхищение. Кроме того, отец Алексий, будучи отпущен из плена, привез с собой первое донесение Иванова о бое «Рюрика». Интересна судьба этого донесения.

Отцу Алексию командир крейсера «Адзума», на который он был поднят из воды, подарил, по обычаю японцев, пачку тонкой бумаги. Позднее, уже в Сасебо, когда выяснилось, что отца Алексия отпускают на родину, лейтенант Иванов решил с ним послать официальное донесение. «Ночью это донесение Иванов 13-й писал, лежа в постели, на той самой бумаге, которая оказалась у отца Алексия, причем последний вместе с мичманом бароном Шиллингом лежали справа и слева Иванова в качестве караульных на случай появления японских часовых. Затем бумажка с донесением была завернута в вату, которою была забинтована рана на ноге отца Алексия. Лишь благодаря таким предосторожностям удалось доставить донесение по назначению»…

«Громобой» во время боя следовал концевым, поддерживая своего флагмана «Россию» непрерывным огнем.

Впоследствии в своем рапорте о ходе боя Мацкевич будет докладывать: «Было такое впечатление, что над головой несется какая-то воющая, ноющая, кувыркающаяся туча предметов…».

Трижды старший офицер, капитан 2-го ранга Виноградский, брал на себя командование корабля, когда новые раны заставляли командира крейсера капитана 1-го ранга Дабича уходить на перевязку. И каждый раз он возвращался на командирский пост.

После боя капитан 1-го ранга Дабич напишет:

«Вы не можете представить, как во время боя притупляются нервы. Сама природа, кажется, заботится о том, чтобы все это человек перенес. Смотришь на палубу: валяются руки, ноги, черепа без глаз, без покровов, словно в анатомическом театре, и проходишь мимо почти равнодушно, потому что весь горишь единым желанием – победы! Мне пришлось остаться на ногах до последней минуты».

Все эти часы адского побоища Мацкевич провел в каком-то яростном порыве, полусне-полузабытьи, выполняя свои обязанности так, что вверенные ему машины действовали безотказно.

Японцы преследовали русские крейсера, пытаясь прижать их к корейскому берегу. Неожиданно головной крейсер японской эскадры круто повернул и прекратил огонь, за ним последовали остальные. Камимура отказался продолжать погоню из-за потерь личного состава, тяжелых повреждений своих кораблей и нехватки снарядов.

«Россия» и «Громобой» наконец-то смогли оторваться от преследовавших их буквально по пятам кораблей эскадры Камимуры.

Получив команду «Отбой» на крейсерах стали подсчитывать потери и приводить корабли в порядок, насколько это было возможно в условиях нахождения в море.

На «Громобое» было убито 91 и ранено 182 человека, на «России» убитых и раненых было меньше (48 и 165 матроса и офицера).

Ранен был и попугай Васька, про которого в горячке боя все забыли и только уже на подходе к городу попугаю оказали первую медицинскую помощь.

Помимо попугая Васьки на «Громобое» находился еще один любимец команды – беспородный пес Дружок, который во время боя находился около матросов и, как они его ни отгоняли с палубы, он не сбежал в трюм, а подбегая к раненым матросам, лаял, привлекая внимание других.

После боя матросы шутили:

– Обоим бы им «Георгия» надо дать, да куда цеплять-то?

«Россия» получила одиннадцать пробоин в районе ватерлинии, «Громобой» – шесть. В довершение у него была разрушена практически вся верхняя палуба.

Позднее Дмитрий рассказывал Лере, что на «Громобое» были выведены из строя 2 орудия главного калибра, а наибольшие повреждения крейсер получил от фугасных снарядов. Взрываясь, эти снаряды проделывали огромные дыры в обшивке и стальных листах дымовых труб. Мелкие осколки снарядов и обломки от разрушенных частей корабельного корпуса и надстроек наносили ранения членам команды, находившимися по боевому расписанию на верхней палубе. Даже взрываясь в воде, фугасные снаряды повреждали обшивку бортов, попадания снарядов вызывали многочисленные пожары деревянной обшивки и заготовленных около орудий патронов и снарядов. Были разбиты четыре прожектора. Серьезное повреждение брони причинил 203-мм снаряд, попавший с расстояния 40 кабельтовых. Через несколько пробоин от снарядов, попавших у ватерлинии, вода проникла на броневую палубу, что могло привести к затоплению корабля. В общей сложности «Громобой» получил повреждения от попаданий около тридцати 203-мм и 152-мм снарядов. Командир «Громобоя» Дабич был неоднократно ранен во время боя. Также был ранен старший штурманский офицер – лейтенант Вилькен, погиб мичман Гусевич. Больше всего погибло людей на верхней палубе, полубаке, мостиках и боевом марсе. Наибольшие потери несли расчеты небольших орудий. Шестнадцать человек скончалось от ран уже после боя.

Дмитрий проведал о том, как после боя, уже оторвавшись от кораблей эскадры Камимуры, команды «России» и «Громобоя» устраняли последствия повреждений, и ему вместе с судовым механиком Стефаном Форманчуком пришлось заделывать ту самую пробоину, через которую на палубу поступала вода, грозя затопить корабль.

Форманчук вместе с несколькими матросами заводил брезентовый пластырь на пробоину со стороны моря, куда они прыгнули прямо с палубы.

Дмитрий еще раз добрым словом помянул адмирала Мокарова, который изобрел этот способ заделки пробоин.

Почти час, застопорив машины, на крейсерах заделывали пробоины, очищали от искореженного металла палубы. Произведя печальный обряд отпевания погибших в бою товарищей, похоронили их по давнему флотскому обычаю в море. Труднопереносимая жара не давала никаких шансов доставить тела погибших во Владивосток.

Лишь к вечеру 3 августа крейсера вошли в бухту «Золотого Рога», осторожно подрабатывая винтами. «Рюрика» среди них не было, и о его судьбе к тому времени не было ничего известно. Толпа народа собравшаяся на номерных причалах тяжело молчала, только изредка доносились всхлипывания и причитания женщин, да иногда в разных концах толпы недоуменно вопрошали:

– Где «Рюрик»?

– Что с «Рюриком»?

– Почему «Рюрика» не видно? Кажется, встречать корабли вышел весь город. Среди встречающих была и сестра Дмитрия, Лера. Стоявший рядом с ней матрос, глядя на искореженные трубы и зияющие пробоины в бортах кораблей, с горечью проговорил:

– Да, накостыляли нашим браткам макаки…

Портовые баржи подошли к крейсерам и начали принимать раненых. Лера, воспользовавшись тем, что была в одежде сестры милосердия, пробралась на «Громобой» и, отыскав Дмитрия, бросилась к нему, причитая:

– Жив! Жив! Жив!

Дмитрий мягко расцепил ее руки:

– Неудобно. Люди смотрят… Видишь, я даже не ранен!

Махнув рукой на прощание, Дмитрий поспешил к своему заведованию, а Лера принялась помогать медицинскому персоналу перегружать раненых на баржи.

Практически всех раненых разместили в казармах Сибирского флотского экипажа, специально оборудованных для массового приема раненых еще в феврале 1904 года.