Сокол и Ласточка - Акунин Борис "Чхартишвили Григорий Шалвович" Страница 10

Впрочем, углубиться в чтение Николас не успел. Тренькнул звонок – это батлер, согласно установленному распорядку, доставил afternoon tea.

– Давайте скажем, что нам не нужно чая! – жалобно воскликнул Фандорин. Мысль о том, что придется прервать знакомство с интригующим документом, была невыносима. – Сейчас начнет священнодействовать!

– Человек выполняет свою работу, – строго сказала тетя. – Надо относиться к этому с уважением. Тебе не хватает выдержки и терпения. Это не по-английски, мой мальчик. Войдите, Джагдиш!

Возглас адресовался батлеру. Улыбчивый индиец во фраке и белейших перчатках вкатил столик, на котором сверкали фарфором, хрусталем и серебром чашки, вазы, приборы, а посередине красовался кувшин с орхидеей

– Сервируйте чай на террасе, погода сегодня просто чудесная, – велела Синтия и прикрикнула на Нику. – Не подглядывай в письмо! Имей терпение! Покорми пока птичку орешками.

Попугай, который еще пять минут назад у нее был «животным», подлежащим немедленному изгнанию, превратился в «птичку».

– На, жри, – хмуро буркнул магистр по-русски, зачерпнув в одной из вазочек арахиса.

Но пернатое создание лишь мотнуло хохластой башкой и, словно в нетерпении, топнуло по столу.

– Кушай, деточка, кушай.

Синтия попробовала запихнуть орешек прямо в клюв попугаю, но тот взлетел и сел Фандорину на плечо. При этом еще и изогнул шею, как бы пытаясь заглянуть в листок.

– Мне не дают читать, и ты не будешь, – сказал Николай Александрович, убирая руку с письмом.

Продолжить чтение удалось минут через пять, когда батлер разлил чай, добавив тете молока, а племяннику ломтик лимона.

Наконец пассажиры люкса остались на террасе вдвоем (если считать попугая, по-прежнему сидевшего на плече у Ники, то втроем). Магистр поспешно отодвинул чашку, развернул листок и начал сначала:

«…но главное – вот эта детская считалка. Она поможет тебе запомнить путь к тайнику.

Вкупе с вышеприведенным рисунком считалка укажет тебе, где спрятано сокровище.

Знай, моя милая Беттина, что я оставляю тебе ключ к богатству, свободе, новой жизни – всему, чего ты пожелаешь. Это мой прощальный дар. Я же удаляюсь туда, откуда, надеюсь, нет возврата. И довольно обо мне. Лучше скажу о тебе.

Ты самая добрая, щедрая и самоотверженная женщина на свете. Но самоотверженность, когда ее слишком много, из добродетели превращается в грех. Любое достоинство, будучи избыточным, оборачивается своею противоположностью. Жертвовать собою ради других без остатка означает расточать собственную жизнь, а ведь она бесценный Дар от Господа!

Ах, Беттина, поверь мне! И женщина может вырваться из пут судьбы. Это даже не так трудно, Нужно лишь преодолеть страх и твердо знать: главный твой долг не перед кем-то или чем-то, а перед самой собою. Растоптать собственную жизнь – худшее из преступлений в глазах Всевышнего.

Меня торопят, времени больше нет.

Не сомневаюсь, что сундуки, набитые золотом и серебром, пригодятся тебе больше, чем мне. Этих богатств довольно, чтобы обеспечить свободу сотне, а то и тысяче таких, как ты. Мне же ничего не нужно. Свобода у меня теперь есть. Такая, о которой мы мечтали когда-то детьми, помнишь?

Ты, верно, думаешь, что путь к свободе полон непреодолимых препятствий? Ошибаешься. Вот что надобно сделать: заложи свои драгоценности, чтобы хватило средств на дорогу; найми верного и толкового слугу, а лучше двух или трех; садись в карету и ни в коем случае не оборачивайся! Дорога сама поведет тебя. Ты сядешь на корабль, приплывешь в указанное место, отыщешь пещеру, а в ней тайник. Только и всего.

Святой Маврикий, покровитель тех, кто не оглядывается назад, поможет тебе.

Прощай, моя милая, и будь счастлива.

Твой самый любящий и верный друг

Все вплоть до подписи Your most loving and assured friend Ėpine, было написано той же рукой, что первое письмо. Только внизу, явно другим почерком, кто-то приписал по-немецки: «Первая страница, где карта и рисунок, сожжена в день святой великомученицы Прасковьи во избежание соблазна». Буквы крупные и круглые, чернила более густого оттенка. В одном месте они расплылись, словно на бумагу капнула слеза.

– Кто этот Эпин? – воскликнул Фандорин и перевернул листок, но на обороте ничего не было. – В каких он был отношениях с Беттиной Менхле?

– Я тоже гадала, гадала, – вздохнула тетя, – но, боюсь, мы никогда этого не узнаем. Полагаю, друг детства, кузен, но вряд ли возлюбленный. В обоих письмах чувствуется искренняя приязнь, но не страсть. К тому же вряд ли в семейном архиве фон Теофельсов стали бы хранить любовную переписку замужней дамы. Я выяснила, эта Беттина между 1704 и 1720 годом произвела на свет одиннадцать детей.

– Значит, искать свободу она не отправилась… Да еще уничтожила первую страницу. Приписка, наверное, сделана ее рукой?

– Да. Там в папке есть еще несколько писем фрау Менхле. Почерк тот же.

Николас еще раз пробежал глазами последнюю строчку.

– Странный поступок: сжечь половину письма, причем именно ту, по которой можно отыскать сокровище. Зачем, почему? На одной считалке далеко не уедешь.

Синтия улыбалась – у нее было время поломать голову над этим естественным вопросом.

– Здесь удивительно не только то, что она уничтожила страницу, но и то, что сочла необходимым написать об этом.

– В самом деле! Что бы это могло значить? Постойте-ка, я сам. – Фандорин потер лоб, попытавшись представить себе Беттину Менхле.

Добрая, щедрая, самоотверженная. Отказавшаяся от соблазна свободы и уронившая слезу по этому поводу. Не любившая своего коммерцсоветника, но родившая ему одиннадцать детей…

– Господин Менхле, судя по сохранившимся сведениям, разбогател на ссудных операциях. Легко предположить, что он был человеком алчным. Если бы нашел в бумагах супруги письмо с ключом к сокровищу, обязательно ринулся бы на поиски. Беттина этого не хотела, потому и сожгла первую страницу, где, вероятно, подробно разъяснялось, как отыскать пещеру. Приписка предназначена мужу: мол, не ищи, все равно не найдешь. А вторую страницу фрау Менхле сохранила, ибо речь там в основном о чувствах, Должно быть, Эпин был ей очень дорог…

– Умник ты мой, – похвалила Синтия. – Я тоже пришла к этому выводу. Правда, не так быстро.

– И главный вопрос, самый увлекательный. Сокровище. Представляю, как бесился коммерциенрат – или его потомки, когда в конце концов наткнулись на этот документ. – Фандорин сокрушенно вздохнул. – Очень вероятно, что и поныне в какой-то неведомой пещере пылятся сундуки с золотом и серебром. И никто никогда не найдет к ним дороги…

– Ты бы, может, и не стал искать. – Мисс Борсхед с осуждением покачала головой. – Ты бы отступился. Потому что в тебе, Ники, мало характера.

Выпад Николас пропустил мимо ушей, а вот интонация, с которой произнесены эти слова, его заинтересовала.

– Вы думаете, клад можно найти? Но как к этому подступиться? Тут же нет никаких зацепок!

Она торжествующе поглядела на племянника снизу вверх.

– Ты безнадежно отстал от жизни, Ники. На свете существует интернет.

– И что же вы сделали?

– Самую элементарную вещь. Я зарегистрировалась на всех существующих форумах кладоискателей, – с гордостью сообщила она.

– Вы?

Представить себе мисс Борсхед, чатящуюся с обитателями полоумных кладоискательских форумов, было трудно. Однако тетя истолковала удивление Николаса по-своему.