Жюль Верн - Плавучий остров Страница 12

— Клянусь Аполлоном, господин Мэнбар, — отвечает Ивернес, — берегитесь! Вы уж чересчур возбуждаете наше любопытство!.. Вы словно тянете без конца одну и ту же музыкальную фразу. Ждешь не дождешься заключительного аккорда…

— И в конце концов это утомляет слух! — добавляет Себастьен Цорн. — Может быть, уже наступил момент сообщить нам название этого необыкновенного города?

— Нет еще, дорогие гости, — отвечает американец, поправляя на носу золотое пенсне. — Дождитесь конца нашей прогулки, а пока пойдемте дальше…

— Прежде чем идти дальше, — говорит Фрасколен, у которого к любопытству начинает примешиваться какая-то неясная тревога, — я хочу сделать одно предложение.

— Какое же?

— Почему бы нам не подняться к самому шпилю церкви святой Марии? Оттуда мы могли бы увидеть…

— Нет, нет! — восклицает Калистус Мэнбар, мотая своей громадной всклокоченной головой… — Не теперь… позже…

— Но когда же?.. — спрашивает виолончелист, которого начинают раздражать все эти таинственные увертки.

— Под конец нашей экскурсии, господин Цорн.

— Так мы вернемся к этой церкви?

— Нет, друзья мои, наша прогулка завершится осмотром обсерватории, башня которой на целую треть выше шпиля церкви святой Марии.

— Но почему же все-таки, — настаивает Фрасколен, — не воспользоваться случаем?..

— Потому что… весь мой эффект пропал бы!

Нет никакой возможности вытянуть другой ответ у этой загадочной личности.

Остается только подчиниться, и обстоятельный осмотр второй части города продолжается. Осматривают торговые кварталы, портновские мастерские, обувные и шляпные магазины, мясные, бакалейные, фруктовые лавки, булочные и т. д. Калистус Мэнбар, которого приветствует большая часть попадающихся навстречу прохожих, отвечает на поклоны с тщеславным удовлетворением. Он неутомимо расхваливает все и вся, словно демонстрирует какие-то чудеса природы, и язык его работает не переставая, как церковный колокол в праздничный день.

Было уже около двух часов, когда квартет добрался до окраины города. По ту сторону великолепной решетки, увитой цветами и вьющимися растениями, простираются поля, сливаясь с линией горизонта.

Здесь Фрасколен делает некое наблюдение, которым не считает нужным поделиться со своими товарищами. Все, наверное, объяснится на башне обсерватории. Наблюдение его состоит в том, что солнце, которому в два часа дня следовало быть на юго-западе, находится на юго-востоке.

Это обстоятельство приводит в изумление пытливый ум Фрасколена, и он начинает «выкомуривать себе над ним мозги», как говорит Рабле, но внезапно течение его мыслей прерывается восклицанием Калистуса Мэнбара:

— Господа, трамвай отходит через несколько минут. Поедем в порт…

— В порт?.. — опрашивает Себастьен Цорн.

— О, придется проехать не больше мили, а это позволит вам полюбоваться нашим парком!

Раз имеется порт, он должен быть расположен по ту или другую сторону города на калифорнийском берегу. И правда, где же ему быть, как не на берегу?..

Артисты, несколько сбитые с толку, рассаживаются на скамьях комфортабельного вагона, где уже сидят несколько пассажиров, которые здороваются с Калистусом Мэнбаром — черт возьми, да он со всеми знаком! — и электрический двигатель начинает работать.

Калистус Мэнбар прав, называя парком местность, простирающуюся вокруг города. Всюду аллеи, уходящие вдаль, зеленеющие лужайки, крашеные ограды, прямые или зигзагообразные заросли деревьев — здесь растут дубы, клены, буки, каштаны, железное дерево, вязы и кедры, и все эти молодые рощи населены множеством птиц самых различных пород. Это настоящий английский сад с бьющими родниками, пышными клумбами во всем блеске весеннего цветения, зарослями кустарников, где смешаны самые разнообразные сорта растений — гигантские герани, как в Монте-Карло, апельсины, лимоны, оливы, лавры, мастиковые деревья, алоэ, камелии, далии, александрийские белые розы, гортензии, белые и розовые лотосы, южноамериканские страстоцветы, пышные сочетания фуксий, сальвий, бегоний, гиацинтов, тюльпанов, крокусов, нарциссов, анемонов, персидских ранункул, ирисов, цикламен, орхидей, кальцеолярий, древовидных папоротников, а также растений тропической зоны: индийского тростника, кокосовых и финиковых пальм, смоковниц, эвкалиптов, мимоз, бананов, гуайяв, бутылочных тыкв, — одним словом, здесь имеется все, чего любители могут требовать от самого богатого ботанического сада.

Ивернес со своим уменьем всегда припомнить что-нибудь из старинной поэзии, наверно, считает, что его перенесли в один из буколических пейзажей «Астреи».[5] В самом деле, по свежим лугам здесь бродят овцы, позади изгородей прыгают лани, косули и другие изящные представители лесной фауны, и можно лишь пожалеть об отсутствии очаровательных пастухов и пастушек из романов Оноре д'Юрфе. Вместо реки Линьон здесь извивается речка Серпентайн, чьи-животворные струи протекают среди невысоких холмов этой сельской местности.

Только все здесь кажется искусственным.

Иронически настроенный Пэншина восклицает по этому поводу:

— И у вас нет других рек?

На что следует ответ Калистуса Мэнбара:

— Реки? А для чего нам они?

— Но нужна вода, черт побери!

— Вода… то есть вещество, обычно зараженное, полное микробов — тифозных и всяких других?..

— Ну, ее можно очищать…

— А зачем это делать, когда так легко вырабатывать вполне гигиеническую воду, совершенно обезвреженную и даже, по желанию, газированную или железистую…

— Вы сами вырабатываете воду?.. — спрашивает Фрасколен.

— Разумеется, и обеспечиваем водой, горячей и холодной, жилые помещения, так же как мы обеспечиваем их светом, звуками, возможностью узнавать точное время, теплом, прохладой, двигательной силой, антисептическими средствами и электрической энергией.

— В таком случае, можно подумать, — говорит Ивернес, — что у вас вырабатывается также и дождь для поливки газонов и клумб?

— Вот именно… господин первый скрипач, — отвечает американец, и кольца на его пальцах, поглаживающих бороду, сверкают в пышных прядях.

— Дождь по заказу! — восклицает Себастьен Цорн.

— Да, дорогие друзья мои, дождь, который трубопроводы, проложенные под землей, своевременно позволяют рассеивать самым правильным, упорядоченным и разумным способом. Разве это не лучше, чем зависеть от произвола природы и подчиняться прихоти климата, проклинать непогоду, не имея возможности помочь беде, страдать то от зарядивших дождей, то от долгой засухи?