Тайпи - Мелвилл Герман Страница 12

Нашу беседу затрудняло то, что я не понимал языка – это, казалось, очень огорчало вождя. Мехеви заметил, что моя нога распухла. Он подошел, внимательно осмотрел ногу и послал мальчика с каким-то поручением. Через несколько минут мальчик вернулся с пожилым туземцем, лысина которого блестела словно кокосовый орех, а серебряная борода доходила почти до пояса. Голову его украшала повязка, сплетенная из листьев дерева ому; она была надвинута на брови, наверное, чтобы защитить глаза от яркого солнца. Он опирался на длинную тонкую палку, похожую на жезл, а в руке держал веер из зеленых листьев кокосовой пальмы. Плащ из таппы свободно висел на сутулой фигуре.

Мехеви указал старику на место между нами и попросил его осмотреть мою ногу. Знахарь начал щипать и бить ее так, что я заревел от боли. Я попытался сопротивляться, но это было не так-то легко. Старик, бормоча заклинания, продолжал свое дело. Мехеви же удерживал меня и подбодрял злодея продолжать пытку.

Почти обезумев от ярости и боли, я оглашал криками всю хижину, и Тоби всеми способами пытался прекратить мои мучения. Наконец лекарь закончил лечение, и я упал навзничь почти без чувств. Знахарь взял из сумки, висевшей у него на груди, какие-то травы, смочил их в воде и приложил к больной ноге, шепча заклинания. Затем он перевязал ногу и удалился.

Мехеви ушел, и к закату солнца с нами осталась всего дюжина островитян, постоянно живших в хижине. Я боялся пошевелиться, чтобы не потревожить больную ногу, и рассматривал наше новое жилище. Хижина стояла на помосте из больших камней, примерно восьми футов в высоту. Спереди оставалась узкая полоса, где дом не доходил до края каменной кладки (туземцы называли ее пай-пай); огороженная тростниковым плетнем, она напоминала веранду. Хижину выстроили из бамбуковых стволов, поставленных вертикально и скрепленных поперечными балками, перевязанными ремнями из коры. Задняя ее сторона, из поставленных в ряд кокосовых ветвей, переплетенных тонкими листьями, отклонялась от вертикали и возвышалась футов на двадцать от каменной кладки; покатая крыша из пальмовых листьев круто спускалась, не доходя до земли футов на пять. С карниза свешивались кисти. Фасад был сделан из легкого тростника, украшенного пестрыми перевязками.

Длина хижины составляла почти двенадцать ярдов, а ширина не достигала и двенадцати футов. Чтобы войти в нее, приходилось нагибаться. В комнате лежали два длинных, хорошо отполированных ствола кокосовой пальмы; один из них прилегал вплотную к задней стене, а другой лежал на расстоянии приблизительно двух ярдов; пространство между ними было застлано множеством красивых циновок. Это пространство было общим ложем.

Под крышей висело несколько больших тюков, завернутых в грубую таппу; там хранились праздничные костюмы и предметы одежды. Вдоль стены были расставлены копья, дротики и другое оружие. Перед хижиной был небольшой навес, где хранилась домашняя утварь. В большом сарае из кокосовых ветвей готовили пищу.

Главой семейства, жившего в хижине, был Кори-Кори. Мехеви поручил меня его заботам. На вид Кори-Кори было лет двадцать пять; он был шести футов ростом, крепкий, хорошо сложенный. Голова его была обрита, оставались только два круглых местечка на темени, где волосы завязывались в два узла, напоминавших рога. Борода и усы свисали небольшими кисточками с верхней губы и с подбородка.

На лице Кори-Кори было три широкие полосы татуировки: одна шла по линии глаз, другая через нос, третья вдоль губ – от уха до уха. Тело же его было покрыто изображениями птиц, рыб и бесчисленного множества неизвестных существ.

С Кори-Кори жили его родители: старик отец, Мархейо, почти выживший из ума, и мать, добрая Тайнор, бойкая и хлопотливая старуха, всегда занятая хозяйством; трое юношей, занятых ухаживанием за девушками, питьем арвы и курением табака; несколько девушек, занимавшихся изготовлением таппы и часто убегавших пошалить и поболтать с подругами.

Моей любимицей стала Файавэй. Она была воплощением женской красоты. Легкая гибкая фигура, оливковая кожа, безупречный овал лица, полные губы, темные волосы, мягкие нежные руки… Ее странные синие глаза, в задумчивости спокойные и непроницаемые, излучали сияние, как звезды.

У Файавэй было мало татуировок, всего три маленькие точки, не больше булавочной головки, над губой, и две параллельные линии на плече, на расстоянии трех сантиметров одна от другой и примерно девяти сантиметров в длину – промежуток между ними был заполнен тонко вычерченными фигурками.

Домашняя одежда Файавэй и остальных девушек состояла из пояса, сделанного из древесной коры с висящими листьями или куска таппы. Для прогулок они надевали туники из белой таппы, спускающиеся от груди до колен, а от солнца защищались плащами из той же ткани.

Файавэй и ее подруги любили украшать себя драгоценностями: и в ушах, и вокруг шеи, и на кистях. Но их драгоценностями были цветы. Иногда девушки надевали ожерелья из мелких красных цветочков, нанизанных на волокна таппы, или втыкали белый бутон в дырочку в мочке, и нежные лепестки были похожи на жемчужину.

Кори-Кори принес нам еды и настоял на том, чтобы кормить меня из рук. Я, конечно, воспротивился, но пришлось смириться. После ужина Кори-Кори разложил циновки для ночлега, приказал мне лечь, укрыл плащом из таппы. Лишенный сна в течение предыдущих ночей, я стремился скорее воспользоваться возможностью уснуть, к тому же боль в ноге утихла.

На следующее утро я нашел Кори-Кори лежащим рядом со мной с одной стороны, а Тоби – с другой. Я чувствовал себя значительно лучше и согласился на предложение Кори-Кори помыться, хотя боялся, что ходьба причинит мне боль. Кори-Кори, пригнувшись, как носильщик, дикими выкриками и жестами дал понять, что я должен влезть к нему на спину, а он отнесет меня к ручью.

Наше появление собрало целую толпу зрителей. Как только я обхватил руками шею Кори-Кори и он потащил меня, толпа последовала за нами, крича и прыгая. Достигнув ручья, Кори-Кори прошел вброд до середины и посадил меня на гладкий черный камень. Он помогал мне мыться, окуная в воду, как нянька окунает маленького ребенка в ванну.

В тот же день после обеда Мехеви еще раз нанес нам визит. Благородный островитянин, казалось, был все в том же приятном расположении духа и был так же сердечен. Пробыв с нами около часу, он поднялся и, показывая, что хочет уйти, пригласил Тоби и меня последовать за ним. Я взглянул на ногу, но Мехеви указал на Кори-Кори. Взобравшись на спину туземца, я последовал за вождем.

Мы прошли некоторое расстояние, и Кори-Кори начал задыхаться под тяжестью. Я слез и, опираясь на копье Мехеви, стал сам переправляться через многочисленные препятствия, обходя обломки скал и карабкаясь по узким проходам над обрывами.

Взобравшись на значительную высоту, мы пришли к месту назначения. Здесь были расположены священные рощи – место празднеств и религиозных обрядов. Под густой тенью священных хлебных деревьев царствовал сумрак. Языческие божества, казалось, властвовали над местностью. Тут и там высились святилища, полускрытые ветвями. Они были построены из огромных глыб черного полированного камня, положенных одна на другую, без цемента, высотой в двенадцать или пятнадцать футов. На них покоился открытый храм, обнесенный частоколом из тростника, внутри которого виднелись остатки приношений: плоды хлебного дерева и кокосовой пальмы.

Здесь находилось священное место «Хула-хула», обширное продолговатое возвышение, сложенное из камней и кончающееся с двух сторон высокими алтарями, охраняемыми целым строем деревянных идолов; по двум другим сторонам были построены бамбуковые навесы, отверстиями внутрь. Большие деревья, стоящие в середине, были обнесены вокруг стволов легкими помостами, приподнятыми на несколько футов над землей, и опоясаны перильцами из тростника: с них жрецы обычно произносили проповеди.

Это священное место было защищено строжайшим табу, обрекавшим на немедленную смерть любую женщину, которая коснулась бы его границ или хотя бы ступила на эту землю.