Разбойничьи Острова - Яна Вальд Страница 12

— Мертвый, — вздохнула Ава, когда голова пробилась сквозь лоно. — Уже почернел от удушья, бедняжка. Что поделаешь. Давай, деточка, еще одно усилие, извергни его.

Узкий таз Тины хрустнул. Хона, давя на живот, сломала ей пару ребер, но выжала из нее неживого младенца. Более милостивого исхода никто и не ждал. Кроме Хоны. Чертыхаясь, она высосала изо рта и носа ребенка слизь, растирала его, трясла, шлепала и все-таки заставила закричать. И, наконец, восславила Алтимара за чудо.

И вот усталые женщины поздравляли другу друга над изломанным телом Тины и обнимали Хону — ту еще стерву, но лучшую знахарку Островов. Хона вынесла ребенка толпе, словно наследного принца, — теперь Алтимара и его сына славила вся улица. Тина лежала, как раздавленное насекомое. Ей показали младенца, и она бессмысленно повторила: “Разрежьте его на части”. Циана по-матерински положила ей руку на лоб: “Я его сама покормлю. Отдыхай, моя хорошая, все позади”. Хотя все знали, что для Тины борьба со смертью только начинается. А вот мальчик ее быстро оживал. Он поместился в одной корзинке с девочкой, Циана забрала его к себе и с тех пор относилась к своему и чужому ребенку, как к близнецам.

Через десять дней Циана взяла детей в лодку, чтобы представить новорожденных Алтимару и Морю. Старшего сына на Островах называли в честь отца, старшую дочь — в честь матери, но мать одиннадцати детей давно отдала дань этому обычаю. Когда она подняла девочку над головой, подставив ее морскому ветру, на горизонте показалась стайка дельфинов. Мать сочла это добрым знаком.

— Вот, Господин, дитя, которое дала мне Дэя, — произнесла она и окунула дочь в воду. — Я назову ее Дельфиной в честь морских созданий, которых ты послал ее приветствовать.

Тина, когда бывала в сознании, не желала слышать о ребенке, ничего не говорила о том, как его назовет. Он был сыном Алтимара, а имени его земного отца Циана не знала. Она редко задумывалась о богах, исполняла их волю, а размышления оставляла Мудрым. Но ребенок воистину навевал благоговейные мысли. Абсолютно здоровый после такого рождения. Недоношенный, он был крупнее, чем девочка Цианы. Он высасывал из кормилицы все соки и — женщина могла поклясться — осознанно ей улыбался. Ручонки цеплялись с не-младенческой силой, а глаза, еще бессмысленно голубые, приобретали нечеловеческий, слишком светлый оттенок. И вправду, божественное дитя.

— Вот, Господин, младенец, которого Дэя дала Тине, — произнесла Циана, подняв странно тяжелого ребенка к небу. Подумала и добавила: — Тот, которого Тина взяла у нее сама. Он жил без души и умер, не родившись. И все же жив. Он твой сын, поэтому я назову его Теор, Божественный.

Теор, сын Тины, брат Дельфины. Росший с ней за руку на коленях одной матери. Не названый, а более родной, чем ее кровные братья. Дельфина верила, что в подводной кузнице Алтимара ее и Теора души ковали одновременно. И они в самом деле близнецы, пусть и от разных земных родителей.

Обычно дети Обрядов знали своих смертных отцов, но отец лучшего из лучших оставил лишь домыслы о себе. Полнолунные Пиры были тайной для непосвященных, слухи о них скупо просачивались сквозь молчание Жриц. Много лет шептались, будто незнакомец увел тогда Тину в ночь. А кто, кроме бога, может появиться на затерянных в Море Островах?

Тина очень тяжело болела, раза три была на грани смерти, а, может, и за гранью — и, говорят, просила дать ей умереть. Ее вытащили забота Авы и упорство Хоны. Она не вставала четыре месяца. Потом еще долго ходила утиной походкой, и сомневалась, сможет ли когда-нибудь натянуть лук, взойти на корабль, лечь с мужчиной. Или хотя бы естественные надобности отправлять без мучений. Почти год спустя, когда тело ее зажило, мудрые призвали Тину в Святилище и сказали, что не накажут.

— Госпожа Дэя наказала тебя достаточно. Гадания говорят: Алтимар дал тебе дитя с особенной судьбой. На Островах много детей Обрядов, и все они просто люди. Но мальчик твой — он другой.

Тина только что зубами не скрежетала — о чуде Алтимара она слышала каждый день. Ни разу за год она не навестила сына в доме Цианы. Она не желала видеть и саму Циану — уже старуха, а родила, словно по нужде сбегала! — и Хону с ее язвительными напоминаниями. И Унду, которая вроде бы ничем ее не обидела. Ава оставалась единственной, кого Тина сколько-нибудь выносила, но даже ее не поблагодарила ни разу.

Тина попросила:

— Отпустите в рейд. Мои кости срослись. У меня нет молока, ребенку я не нужна.

Дельфина слышала разговоры старших. В том рейде Тина, как с цепи сорвалась, и потом не угомонилась. Бесстрашная всегда — она стала искать опасность люто и безумно. И столь же люто упивалась наслаждением. Тело ее — не женственное, мальчишеское — бог весть чем привлекало мужчин, а Тину влекли все молодые мужчины вокруг. Скоро заговорили, что в объятьях она так же неистова и неутомима, как бою. Женская кровь больше никогда не приходила к ней, словно вся вытекла при родах. Теперь она и без отваров была бесплодна, как песок на пляже.

Теор раньше положенного выучился ползать и ходить — казалось, лишь за тем, чтоб успевать за своим неразлучным братцем Наэвом, который был немного старше остальных. А скоро на Острове Леса никто не мог обогнать сына Жрицы. Никто из сверстников не побеждал его в единоборстве — на деревянных мечах или голыми руками. Из лука разве что Ана чаще попадала в мишень. Острова быстро перестали удивляться ему — это же дитя морского бога. Лучший из лучших, чудесно рожденный. Даже грозная Маргара баловала его, прощая своеволие и упрямство.

Цветы

В год, когда Дельфина прошла Посвящение, в далекой Лантисии парнишка лет семнадцати напрочь рассорился с отцом и ушел из дому. Сбежал от деспотичного нрава отца и — в первую очередь — от планов родителей женить его на дочери соседа. Сын уважаемого кузнеца, который самому сеньору изготавливал оружие, парень считался завидным женихом. Пригожий, статный, зеленоглазый. Крупный слегка плоский нос, густые брови — как у его отца — не портили лицо, не казались грозными, а будто арку создавали над зелеными глазами — теплыми, ворожащими. Соседская дочь целовалась с ним украдкой, и не только она. Парень и не скрывал, что любит не одну, а многих, а обласканные девушки почему-то его прощали. Семнадцатилетний лантис