Черный лебедь - Сабатини Рафаэль Страница 13

– Мне кажется, я уже сказал, что за свое покровительство император потребует только одного – свободы действий в порту.

Филиппино едва смог скрыть удовлетворение.

– Поскольку вы от имени его величества сообщили мне столько важных вестей, я готов, со своей стороны, заявить от имени господина Андреа Дориа, что вы можете считать это дело решенным, и остается лишь подписать бумаги.

– Превосходно! – Маркиз поднялся с кресла. – Полагаю, мы завершили важную работу, синьор Филиппино. Само собой разумеется, что теперь отпал вопрос о выкупе пленников, взятых вами при Амальфи.

Расположение духа Филиппино заметно ухудшилось. Его алчные глаза озабоченно сверкнули.

– Этот вопрос лучше оставить на усмотрение мессира Андреа. По нашему соглашению все военнопленные считаются его узниками.

В улыбке дель Васто промелькнуло презрение.

– Такой ответ мог бы сойти для месье де Лотрека. Он не удовлетворит ни императора, ни, если на то пошло, меня самого. По условиям соглашения ваш дядя становится слугой императора. Вряд ли ему подобает держать своих братьев по оружию в ожидании выкупа.

– Да, действительно вряд ли, – неохотно согласился Филиппино. Он пытливо посмотрел в лицо дель Васто, но не обнаружил никаких признаков готовности уступить.

– Думаю, я могу обещать, что подписание соглашения даст свободу этим господам и они будут немедленно отпущены. Должны быть отпущены, – настойчиво сказал дель Васто. – Однако, если говорить о пленниках, то среди них есть один, который не может ждать подписания. Я прошу изменить положение, в котором находится сейчас мессир Просперо Адорно, и требую, чтобы с ним обращались, как того требует его титул.

Желтоватое лицо Филиппино потемнело. Он ответил не сразу.

– Вы не знаете, о чем просите. Синьор Просперо Адорно не просто пленник, он дезертир, который…

Дель Васто властно прервал его:

– Это я уже слышал. Нет никакого смысла повторяться. – Он подошел к столу и посмотрел прямо в глаза генуэзцу. – Я не потерплю, чтобы из-за вашей мстительности и дальше пришлось страдать капитану императорского флота. Причем такому, о выдающихся достоинствах которого я намерен поведать его величеству.

Как сами слова, так и манера, в которой они были сказаны, подлили масла в тлеющий костер затаенного гнева Филиппино. Дель Васто говорил тоном хозяина. Филиппино мог бы стерпеть такое обращение от императора, но ни от кого рангом ниже. По крайней мере, именно так сказал он себе и, развив эту мысль, прорычал:

– Мы, Дориа, пока еще не состоим на службе императора.

– И никогда не будете, если не уступите мне в моей просьбе, – немедленно парировал маркиз и ударил ладонью по столу. – В самом деле, вы нанимаете императора или он вас? Я уже выслушал немало ваших условий. Вам причитается и то, и это, и пятое, и десятое. Что ж, ладно! Теперь вы услышали, что причитается нам.

Если это и не погасило гнева Филиппино, то, по крайней мере, загнало его в глубины сознания. Место ярости занял страх срыва договора, столь необходимого Андреа Дориа, намеренного спасти свой авторитет и сохранить власть в Генуе.

– Учтите, синьор, что этот человек не такой, как все остальные. Честь их не подлежит сомнению, в то время как он…

– Он – мой друг, – отрезал маркиз.

Филиппино склонил голову и развел руками.

– Пусть так, синьор, однако речь идет о моем долге. Год назад, когда Адорно состоял на службе у папы римского, он самовольно нарушил приказ и…

– Это дело папы, а не ваше.

– Позвольте, и наше тоже. Папа – союзник короля Франции, которому мы служим.

– Я уже высказывался по поводу этих уверток. Не заставляйте меня еще раз повторять неприятные слова. Кстати, этому союзу в любом случае пришел конец; осталось лишь подписать бумаги, как вы сами сказали.

– Но во время измены союз существовал, и при этом остается…

И вновь дель Васто оборвал его:

– Довольно! – Он говорил непреклонно и презрительно одновременно. – Этими бесчестными отговорками вы лишь впустую роняете свое достоинство. Вы думаете, я не знаю, откуда дезертировал мессир Адорно, хотя дезертирством это можно назвать только при вашем двуличии?

– Синьор, я не потерплю!

– Вы сами своим упрямством напросились на это!

– При чем здесь двуличие?

– Я могу найти и другое выражение, если вас это не устраивает.

Филиппино злобно замолчал, уставившись на маркиза и тяжело дыша. Ноздри его раздувались. Наконец он взял себя в руки.

– Ваша светлость весьма несправедливы ко мне. Для меня все это – вопрос долга. Мои побуждения именно таковы, и не более.

– Тогда они ничего не стоят. – Теперь дель Васто сбавил тон. – Тот, в чьих руках плетка, не всегда нуждается в ней. Синьор, послушайте меня. Спорить из-за этого – значит бездарно тратить время. Факты – упрямая вещь. Нельзя же забывать, что отец Просперо Адорно был вынужден бежать из Генуи, чтобы спастись от расправы за свою верность императору. Ибо все сводится именно к этому. А раз так, можете ли вы представить, чтобы его величество предал забвению любое из предполагаемых ваших действий, или я, действуя от его имени, стал их терпеть? Позвольте дать вам своевременный совет, мессир Филиппино. Не заставляйте меня привлекать внимание императора к делу Просперо Адорно. Это произвело бы очень неблагоприятное впечатление. Император может разгневаться на тех, из-за кого Просперо пришлось, как вы выражаетесь, дезертировать. Что станет тогда с нашим соглашением?

Это предупреждение перепугало Филиппино, и он, пусть неохотно и с обидой, но подчинился. Полуприкрыв глаза, он угрюмо разглядывал надменное лицо императорского представителя. Затем отвернулся и отошел, все еще пытаясь подавить свою досаду.

– Что до меня, – сказал он наконец, – я был бы готов уступить, однако…

– Так уступите, – посоветовал дель Васто.

Филиппино пришлось отставить в сторону чашу своей неутоленной мстительности и пригубить из чаши, предложенной маркизом.

Глава VII

В Леричи

Вытянувшись в кильватерную колонну, девять галер под предводительством адмиральской направлялись на север через канал Пьомбино – узкий пролив между островом Эльба и материком. Слабый юго-западный бриз (который итальянские моряки называют «либеччо», когда он набирает силу, и боятся как огня) наполнял большие треугольные паруса и ровно гнал корабли с веслами, поднятыми вдоль борта, словно сложенные птичьи крылья. На западе солнце клонилось к громаде Монте-Гроссо, его мягкий свет золотил Массончелло и зеленые холмы Тосканы по правому борту.

«Синьора», корабль, на котором находились теперь дель Васто и трое других пленников, шел в строю предпоследним. Замыкала караван «Мора» Ломеллино, откуда в это утро был отпущен Просперо. В качестве жилища ему выделили маленькую каюту на юте под палубой, попасть в которую можно было лишь через люк из апартаментов капитана. С помощью гардероба дель Васто Просперо смог принять достойный вид, подобающий его званию. Из того, что прислал ему дель Васто, Просперо, как последователь Кастильоне, выбрал черную пару из камки[12], с соболиной оторочкой, подпоясанную черным ремнем с золотой пряжкой. На нем были также черные чулки и высокие сапоги из черной кордовской кожи. Черный берет покрывал его коротко остриженные волосы – единственное неустранимое свидетельство того положения, из которого он был недавно вызволен.

Он прохаживался по узкой палубе со своим избавителем, прибывшим к нему на борт «Моры», и наконец узнал, какие доводы заставили Филиппино одуматься.

– Это был знак вашей дружбы, – сказал Просперо.

– Это было просто проявление разума.

Они достигли надстройки на полубаке, и дель Васто поднялся по трапу.

– Здесь воздух чище. – Пока они проходили между скамейками, на которых отдыхали рабы-гребцы, он нюхал ароматный шарик, чтобы избавиться от удушливого запаха пота. Сейчас шарик свободно висел у него на руке, и дель Васто полной грудью вдыхал свежий морской воздух. – Только благодаря вам и вестям о затруднениях Дориа, сообщенных вами в Неаполе, я могу удовлетворить горячее желание императора. Его величество полностью сознает, что для него не может быть Италии без Средиземноморья. А уж в этом море хозяин, безусловно, Дориа. Он доказал это и своим искусством, и мощью флота, которым командует.