Отдать якорь. Рассказы и мифы - Сергей Петрович Воробьев Страница 13

– Мелилла?..

– Си, си, Мелилла, – ответил страж и добавил, помахивая ладонью вверх, – паспорт!

– Прего, сеньор, – сказал я почему-то по-итальянски и ещё раз обратил его внимание на бумагу с бледной смазанной печатью.

Темнокожий полисмен взглянул мимоходом на мой документ и опять повторил жест и требование:

– Паспорт!

Как мог, я стал объяснять, что мой настоящий паспорт у портовой полиции, и эта бумажка является полноценной его заменой. Поскольку в ходу у них был испанский и худо-бедно французский, я вычерпал из своих запасников всё, что имел, изредка прибавляя английские слова, которые я знал значительно лучше:

– Ай эм фром русиш барка. Се тре бьен. Карго шип. Покито компренде? Мой пасспорт ин харбор. Полис! Дон’т ворри, но хе пердидо.

Я стал размахивать своим пропуском, словно дипломатическим паспортом, и напустил на себя вид очень важной персоны, явно не соответствующий моей застиранной футболке и средству передвижения. Полицейский забрал у меня бумажку и позвал начальника, которого выдавали дополнительные нашивки на погонах. Начальник с нескрываемым удивлением посмотрел на меня, и, узнав, что я из Руссии, ещё больше удивился, подумал немного, махнул рукой и разрешил ехать. Меня это, конечно, устраивало и в то же время чем-то насторожило.

Я въехал в узкий коридор, запруженный автомобилями и людьми и ограниченный с обеих сторон высоким кирпичным забором и глухими брандмауэрами стоящих вплотную зданий. Продвигался я быстрее, чем бредущие по обочине пешеходы и движущийся короткими импульсами транспорт, лавируя в этом живом лабиринте, как ловкий слаломист. Преимущества велосипеда были налицо. Главное – проскочить тянущийся в этом узком коридоре поток и вдохнуть, наконец-то, воздух самой Мелиллы.

Метров через пятьсот передо мной предстала широкая готическая арка ворот, сложенная из базальтовых блоков, а посреди – испанский полицейский с тонко подбритыми испанскими усами и с чёрными испанскими же глазами. Униформа цвета пустыни Сахара сидела на нём безупречно. Здесь коридор как бы заканчивался, и за аркой открывалась дорога в прекрасную Мелиллу. Насколько я мог разобраться, этот замечательный полицейский в песочной форме давал добро на въезд именно в испанскую часть. А короткая улица, которую я проехал, являлась нейтральной частью между Марокко и испанским анклавом. Условно назовём её буферной зоной. Ещё издали я заметил, что полицейский кого-то пропускал, не глядя, кого-то останавливал. Он даже улыбнулся водителю в старом задрипанном «Шевроле», отдав ему честь коротким взмахом руки. Меня же, завидев ещё на расстоянии, жестом попросил остановиться, поскольку заранее уловил моё намерение объехать его сзади. Как у них намётан глаз на чужаков!

Наша встреча закончилась тем, что полицейский, следуя, по всей вероятности, каким-то инструкциям, категорически отказался впускать меня без паспорта в испанскую часть, и показал на обратный путь.

– Эсто ля пасспорт, – тыкал я в свою бумажку пальцем и вспоминал всё, что я слышал по-испански или французски, – я ду руссе барка. Вуаля… Мелилла. Ай нид соло уна хоро ет афтер кам бэк.

Полицейский в приятной бежево-песчаной одежде сделал бесстрастное лицо и, выставив руку с указательным пальцем, направленным в марокканскую часть, произнёс совершенно категоричным тоном:

– Пасспорт абсэнт, энтрада эста керрада!

– Абсент, абсент, – передразнил я его, – чтобы ты пил свой абсент, как я пью вашу свободу! Бендеру в своё время не дали съездить в Рио-де-Жанейро, а мне теперь не дают въехать в Мелиллу, до которой рукой подать.

Все мои усилия воздействовать на стража оказались напрасными. Развернув свой велосипед, я поехал обратно с совершенно дурными предчувствиями, которые ощущались кожей и которые очень скоро оправдались. Ехать пришлось уже по другому коридору, обозначающему путь назад. Коридоры буферной зоны были похожи, как две капли воды: оба узкие, запруженные транспортом и людьми, имеющие одностороннее движение. Оглянувшись назад, я, к своей величайшей радости, увидел типичного европейца, коих здесь почти не наблюдалось. Он был в безупречных белых шортах и белой хлопчатобумажной футболке и ехал, как и я, на велосипеде, по-видимому, из испанской части. А откуда ему ещё ехать? Он сам был как осколок белого недосягаемого города. Дав себя обогнать, я подмигнул европейцу, что никак не отразилось на его лице, и, пристроившись сзади, сделал вид, что мы едем вместе по одному делу. Всё очень естественно: два белых человека едут, не спеша, прогуляться в Надор. Попробуй придерись. Хотя имидж едущего впереди и его велосипед были на порядок выше моего.

На марокканском рубеже белоснежный европеец, как ехал себе без остановки, так поехал и дальше, будто полицейского пропускного пункта вовсе не существовало – проехал, посвистывая, только слегка кивнув стражу у ворот. А меня сразу же остановили и предложили предъявить паспорт. Ворота были другие, полицейский тоже был другой и наверняка считал, что я еду из Мелиллы, и мне пришлось начинать всё сначала, объясняя ему, кто я такой и почему у меня нет паспорта, а только какая-то подозрительная справка. Полицейский в серой, словно запыленной форме, внимательно меня выслушал и жестом приказал возвращаться назад.

О, как взвыла моя душа! Куда назад?! Мой пароход стоит на отходе, а мне предлагают, как загнанному волку, метаться от одного кордона к другому. Они просто пинают меня, как футбольный мяч: «песчаный» полицейский в сторону Марокко, а пыльносерый обратно. Один считает, что я приехал из Надора, и это истинная правда, но мне нечего делать в испанской части, а другой, что я приехал из Мелиллы и должен туда же и возвратиться, что было глубоким заблуждением, поскольку путь туда был мне заказан. Я совершенно отчётливо понял, что попался в ловушку. Капкан захлопнулся, и до меня стало доходить, что сидеть мне в этой буферной зоне в полкилометра длиной между испанской и марокканской территорией до морковкиных заговений.

Я ещё раз попытался объяснить, что буквально пять минут назад въехал через соседние ворота и что меня спокойно впустили, и теперь я хочу так же спокойно выехать. Но полицейский уже не обращал на меня внимания, а, скорее всего, не понимал, что я говорю, поскольку от расстройства я перешёл на английский и начисто забыл все испанские и французские слова. Я не знал, что мне делать и машинально стал оглядываться по сторонам. До меня стало доходить, что буферная зона жила своей не подотчётной никому жизнью со своими неписаными законами и, возможно, со своей иерархией. Среди толпы ходоков шныряли ушлые менялы, предлагая какой-то скрытый от глаз товар. Иногда к водителям автомашин подходили подозрительные личности и после