Разбойничьи Острова - Яна Вальд Страница 15

В три года девочка, как и все дети Островов, пережила великое потрясение — Циане пришлось отвезти ее на Остров Леса и оставить там на долгие годы.

— Пришло время, девочка, тебе стать истинной дочерью Островов.

До сих пор Дельфина видела свой Акулий Зуб лишь в руках у матери. Зубом Циана срезала с ее головы четыре пряди и четыре раза отреклась:

— Это дитя говорит — потому оно не мое теперь. Это дитя больше не ползает — оно больше не мое. Это дитя не сосет мою грудь — оно не мое теперь, матерь Дэя! Она готова надеть кинжал — она не моя!

Пряди волос Циана сожгла в знак того, что Дельфины-младенца больше не существует, совсем другого ребенка она отдаст Острову Леса.

— Сегодня я одену тебя, как сына. Я повешу Акулий кинжал на пояс и отдам тебя великому Инве, Господину Волков, чтоб он вырастил тебя воином. На Острове Леса ты не должна носить девичье платье и украшения. Нельзя прясть, шить, стирать. Тебе позволят иногда навещать меня — но Зуб останется на Острове Леса.

— Не прясть? — это больше всего удивило девочку. Матушка постоянно сидела за веретеном, как любая регинка или островитянка, и даже богиня Дэя.

— Это женское занятие. Женщины не приходят во владения Инве.

Украшения Дельфине были безразличны, остальное — слишком сложно. Будь она старше, спросила бы про Жриц — они ведь живут на Острове Леса и обучают детей. Островитяне никакого противоречия здесь не видели: женщинам нельзя приближаться к богу войны, тэру в мужском платье — можно. Ей хотелось спросить, где кинжалы тех акул, которых она видела? И зачем акулам кинжалы, если у них нет рук? И почему Циана называет ее не-своей твердо и гордо, хотя в мыслях Цианы совсем другое? Самое первое воспоминание Дельфины — братишку ее Наэва опоясывают кинжалом и уносят. И Теор отчаянно ревет, потому что впервые их разлучили. Ава обнимает жмущегося к ней сына, повторяя, что обязательно за ним вернется. С Дельфиной никто так нежно не обращался, та же Ава разве что могла приласкать.

Циана провела обряд и для Теора, усадила обоих детей в лодку. А с берега им махала рукой Ана рядом с Ундой, просилась с ними. Но в три года хромоножка ходила слишком нетвердо, и верили в лучшее только ее родители. Лодка не причалила к Острову Леса, детям велено было добираться вплавь — словно родились они из воды, а не от матери. Девочка точно знала, что цепляться за подол и проситься домой бесполезно, и сделала, как велят.

На Острове Леса детей посвятили Инве, что стоял, в окружении каменных волков, лицом к северу, к Регинии. Инве и сам был камнем, огромным утесом, которому стихия придала смутные черты человеческого лица. Акулий кинжал Дельфины теперь был в руках наставниц — с нынешнего дня и до ее первого рейда, когда она станет достаточно большой, чтобы носить на поясе оружие. Вечером перед идолом разожгли костер, лили в него вино и пели гимны. Волки Инве беззвучно выли, черный дым стелил тропинку к небесам, а в глубине огня метались воины давних сражений, все убивавшие и убитые. Тень бога войны витала над ними, и Дельфина даже различила в его руках знаменитый меч — великолепное древнее оружие, украшенное золотом и темно-кровавыми гранатами. Она знала, что меч навеки зарыт под идолом-утесом.

Дельфина давно знала отца-наставника Терия, друга ее родителей. Ее отдали на попечение старшим сестрам, которых она раньше с завистью провожала в детскую общину. И, конечно, с ней были Наэв и Теор. Но всего этого было недостаточно для малышки, оставшейся без матери. Несколько лет спустя оставленный так же, как она, Ирис рыдал целый день, пока Дельфина не взяла его под свою опеку. Она не умела рыдать навзрыд. Синеглазая девочка была истинным порождением своего народа — как только позволили, она спустилась на берег. Не искать мать (уже поняла, что не найдет), просто ощутить, что бог рядом. Ринулась в волны, и Алтимар подхватил, заверил, что никогда ее не бросит. К Острову Леса Дельфина привыкла, как привыкали все, — подчиняться старшим, называть матушкой Маргару, вскакивать мгновенно по ее совсем не материнскому окрику, не подсматривать чужие мысли. Научилась жить с нагрузкой бесконечных тренировок и не удивляться запретам. (На Острове Леса, разумеется, пряли, шили и стирали, но воспрещали об этом говорить). Морской Господин каждый вечер ждал ее на берегу — все можно было пережить, зная, что он обнимет.

В три года Алтимар казался Дельфине сильным и надежным, как отец, когда он возвращается из рейдов и подбрасывает ее к небу. В четырнадцать островитянка была влюблена в морского бога, как девочка любит взрослого мужчину. Соперничать с ним не мог Игн или любой другой, и Дельфина не замечала других.

Шкатулка

Настал черед Вилании.

Снизу вверх Дельфина смотрела, как Теор карабкается по скалам. От Моря они отошли на пол-дня пути, двадцать самых юных во главе с Терием — в поисках чего-нибудь ценного и приключений. На вершине островитянин припал к камням и сделался не виден тэру, а главное — не виден с дороги, если найдется там неосторожный путник. К полудню он с горящими глазами докладывал Терию:

— Карета и семь или десять всадников с ней! Отец-наставник, мы ведь узнаем, что они везут?

Терий, скрывая улыбку, испытывающе посмотрел на свой отряд:

— Это не крестьяне беспомощные. Пешему тяжело справиться с конным. Одолеют ли мои волчата рыцарей?

Знал, что только Меда задрожит от страха, остальных его слова раззадорят. Региния много презрительного говорила о разбойниках. Для тэру победа измерялась добычей, а не подвигами. Они и правда, если могли, не встречались с настоящими воинами Побережья. Но только не сегодня.

С пяти шагов стрела пробивает кольчугу наверняка. Лучницам редко удавалось подойти так близко, но лес по обе стороны дороги укрыл засаду. Замешательство и ярость на лицах регинцев, женский крик из кареты. Стрелы Дельфины, Аны, Меды сбивает троих с седла. Тэру обступают всадников со всех сторон, колют копьями, стараясь увернуться самим. Пешие против конных, молодые против опытных. По два-три человека против каждого регинца, а тем на узкой дороге не разогнаться, не