Григорий Карев - Синее безмолвие Страница 16

— Молодой человек, из вас Шерлока Холмса не получится. Этим снимком несколько лет занимался розыск, и я не завидую вашему знакомому, если бы он оказался в близком родстве со старостой и палачом села Бабанки.

Демич попросил Грача еще раз показать ему снимок. Нет, ни плоское, как у камбалы, лицо, ни похожие на искусственные брови, ни низкий обезьяний лоб, ни, тем более, юркие, диковатые глаза в глубоких темных глазницах его не обманывали. Да, он этого человека видел, он его знал… Но странное дело, чем больше Прохор старался представить себе этого человека, тем больше находил незнакомых черт и тем больше убеждался, что Иван Трофимович прав — нет, это не Арсен Качур! Так откуда же он знает этого человека?

— Ты спрашивал о Леньке? — неожиданно спросил Иван Трофимович. — Так он же, по-моему, живет в одном доме с Масютой, и мы сейчас узнаем адрес.

— С Масютой?

— Да, с тем самым, что готов был до смерти пришибить Леньку за крючок.

— Слушайте, Грач! Да ведь на снимке и есть Масюта! Честное слово, он! Правда, голова, усы и даже брови у Масюты бритые, лицо изморщинено и пепелястый цвет приобрело, так это же что? Это же внешние изменения. Он тогда, сами говорите, моложе лет на двадцать был. А глаза? По глазам, Иван Трофимович, человека всегда узнать можно. Это он, Масюта.

Только высказав все это и взглянув на Ивана Трофимовича, Прохор понял, как тонко тот его разыграл: и о Масюте он напомнил в то время, когда Прохор снимок рассматривал, не случайно, и ждал, оказывается, от него этих горячих, не совсем продуманных слов, а теперь, когда ожидания оправдались, он рассматривал Прохора, как подопытного кролика, с полным сознанием превосходства исследователя над препарированной лягушкой. Говорят, журналисты и учителя лучше всех умеют наблюдать за поведением людей. Подорожный сейчас наблюдал за Прохором! Он упивался этим наблюдением, он ликовал. Лучше не вспоминать, но Прохор готов был поклясться, что вот такими же глазами смотрел на него его бывший соученик Андрей Донец, когда Прохор, приехав на побывку в родное село, вдруг узнал, что Олянка вышла замуж за Андрея.

— Вот так, вот так! — приговаривал Иван Трофимович, и в черных, как уголь, глазах засверкали молнии. — Вот так и я клеветал на этого человека.

— А я не клевещу!

— Вот как!

Это Прохора разозлило.

— Я говорю, что на снимке Масюта, а был ли он фашистским прихвостнем, я не знаю. Может быть, и не был.

— Вон как! — еще больше удивился Иван Трофимович.

— Да, так.

— Ну так знайте же, товарищ Демич, что тот, кто заснят на фото, выдавал коммунистов, лично расстреливал партизан и живыми закапывал в землю наших раненых бойцов. Понял? Но Спиридон Масюта здесь ни при чем. У него своя страшная биография — он грабил банки, был непревзойденным мастером по вскрытию сейфов, пять раз бежал из тюрьмы, он не просто уголовник, а го-су-дар-ствен-ный преступник… Правда, ко всем этим эпитетам сейчас следует прибавлять слово бывший: бывший уголовник, бывший мастер, бывший преступник! Вот уже около шести лет как раскаявшийся Масюта считает на костяшках портовые сальдо-бульдо и ежемесячно платит профсоюзные членские взносы.

ЗОВИТЕ МЕНЯ ПРОСТО ЛЕНЬКОЙ, ЛАДНО?

В тот же день, вечером, Прохор разыскал старенький двухэтажный домик. Дверь, открыла высокая стройная девушка с большими печальными глазами. Две тугие, тяжелые косы падали с плеч.

— Мне Леньку… — почему-то почувствовав себя виноватым перед нею, сказал Прохор.

Длинные ресницы едва заметно вздрогнули, приподнялись, открывая голубые глаза. Легкий румянец начал медленно заливать бледные щеки, высокий лоб… Девушка ничего не ответила, и Прохор вдруг испугался, что она захлопнет дверь перед самым его носом и больше никогда не покажется.

— Мне Леньку… — снова начал он, злясь на собственную беспомощность и несмелость. — Я обещал ему вот…

Прохор поставил перед ней чемодан, решив, что если его, Прохора, и попросят сейчас вон из комнаты, то тяжелый чемодан уж наверняка там останется, и теперь не знал, что делать со своими огромными ручищами — они показались неуклюжими, лишними.

— Вы Прохор? — вдруг тихо спросила девушка. Глаза ее, смотревшие снизу вверх, показались Прохору бездонно глубокими, теплыми и знакомыми.

— Да, да. Я Прохор…

— Ленька ждал вас.

«Ждал? Значит, я не ошибся дверью, значит, я действительно попал в Ленькину квартиру, значит, это — Людмила, его сестра! — быстро соображал Прохор. — Но где же Ленька? Он ждал? И что же? Не дождался, ушел? Куда ушел он со своей обидой на обманувшего его водолаза? Где найти теперь этого маленького, жадного к простому товарищескому чувству человека?»

— Он ждал вас… Целую неделю ждал. Бредил Прохором. Сегодня ему легче, уснул…

Прохор легонько отстранил ее рукой и шагнул в комнату. В дальнем углу низкой и, должно быть, сырой комнаты на большой деревянной кровати, до подбородка укрытый шерстяным одеялом, спал Ленька. Лицо было такое же белое, как подушка, и крупные хлопья веснушек четко проступали под глазами, на переносице и на большом мальчишечьем лбу.

— Что с ним?

— Доктор сказал — грипп.

Она взяла мягкое полотенце и так ласково вытерла мелкую прозрачную росу на верхней губе и лбу мальчугана, что Прохор с некоторым сожалением подумал о том, что никогда не болел гриппом и что у него нет такой нежной сестры.

Стояли у постели рядом: она — тоненькая, в легоньком ситцевом платьице, и он — здоровый и неуклюжий, задыхающийся от смущения. Молчали… Ленька вдруг пожевал губами, потянул носом воздух и открыл глаза.

— Горе мое веснушчатое проснулось, — еле слышно сказала Люда.

Ленька посмотрел на нее, и на губах мальчика затеплилась улыбка. Потом он перевел глаза на Прохора. Посмотрел и отвернулся к стене: то ли обиду припомнил, то ли узнавать не захотел. Прохор хотел было заговорить с Ленькой, но почувствовал, что его пальцы взяла горячая рука и, тихонько вздрагивая, сжала их. Прохор посмотрел на Людмилу. Она показала глазами, чтобы он молчал. Вдруг Ленька быстро повернул голову и посмотрел прямо в глаза Прохору, сперва удивленно, потом радостно:

— Ты, Прохор?

— Я, Ленюшка, я….

Искры погасли в Ленькиных глазах, он смежил веки, полежал немного и попросил:

— Зови меня просто Ленькой, ладно?.. Это я только для нее Ленюшка, — показал он глазами на сестру.

Людмила взяла исцарапанную ладонь брата, прижала к своей щеке.

— Я ведь свое обещание выполнил, Ленька. Принес тебе акваланг.

— Еще бреши!

И вдруг спохватился и потянулся обеими руками к сестре.