Илья Миксон - Семь футов под килем Страница 17

— А в Новую Зеландию могут вполне! Заходил же «Новодружеск»! Причём после Японии. Верно?

Поскольку капитан продолжал молчать, а южнее Новой Зеландии простиралась ледяная Антарктида. Кудров перенёс свои прогнозы севернее.

— Или — в Австралию!

— «Там кенгуру, там эму бродят… Коала на ветвях сидят!» — неожиданно для всех продекламировал капитан.

— В Австралию? Точно, Сергей Петрович? — обрадовался Кудров. Нет не зря он битый час вынуждал капитана открыть тайну!

— Что — в Австралию? — невозмутимо переспросил капитан.

— После Японии — на Австралию?

— Мне это пока неизвестно.

— А стихи?..

— Стихи сочинил Пушкин А. С, переиначил их доктор с «Врангеля».

«Как — с «Врангеля»?» — чуть не спросил Лёшка. В учебнике истории было сказано, что барон Врангель командовал белой армией в гражданскую войну. Не могли же назвать советский теплоход именем царского генерала!

Капитан, будто догадавшись, о чём Лёшка думает, повернулся к нему и спросил:

— А кто такой был Врангель, а?

— Не знаю… Вернее, знаю, но то другой.

Капитан рассмеялся:

— Да, тот другой! А этот, Фердинанд Петрович Врангель, жил в прошлом веке, русский мореплаватель, первопроходец, учёный.

— Остров Врангеля есть, — вспомнил Лёшка.

— Остров, горы Врангеля в южной Аляске — всё в честь него.

Разговор уходил всё дальше от главного, и Кудров снова направил его на желанный курс:

— Сергей Петрович, вам приходилось бывать в Австралии?

— Нет. По-моему, только Николаев туда ходил.

— Что ж, — бодро воскликнул Кудров, — придётся ему в Австралии гидом поработать!

— Если попадём туда, — снова озадачил капитан.

— А куда?

— Куда пошлют…

…Спустя два месяца, на подходе к японскому порту Кобэ, Николаев принял служебную радиограмму. Капитан удалился к себе и опять вернулся в рубку.

— Ну, четвёртый помощник, — сказал он Кудрову с необидной усмешкой, — теперь можно и погадать. Приказано бункероваться в Находке… — И закончил невесело: — От Японии до Находки — в балласте.

Вахтенный штурман Кудров чуть не присвистнул, но вовремя вспомнил: свистеть в ходовой рубке не полагается. Это не суеверная примета — дурной тон.

Через шесть минут рассекреченный секрет знал весь экипаж. В машинное отделение и то кто-то сообщил, не поленился пробежать вниз-вверх пять палуб-этажей.

Двухсуточный переход в балласте, то есть порожняком, никого, конечно, не обрадовал. Чистый убыток. А то, что заправляться топливом, пресной водой, в общем, бункероваться в Находке — это хорошо. По родной земле походить можно, среди своих побыть, поговорить по телефону с Ленинградом. И кинофильмы обменять.

В конце февраля теплоход «Ваганов» вошёл в бухту Находка и стал на якорь на дальнем рейде. Вскоре капитан Астахов уехал на пограничном катере в порт. Возвратился он озабоченный и раздражённый. В трансфлоте для «Ваганова» не было никаких дальнейших распоряжений и, что хуже всего, не запланированы никакие грузы.

Никого, кроме артельного, старпома и других, кому необходимо было выполнить в порту служебные дела, на берег не отпустили. До выяснения обстановки. А обстановка не прояснилась и на другой день.

Капитан опять вернулся не в духе, с ходу отчитал вахтенного помощника за обледенелые якорь-цепи и скрылся в своей каюте.

Вахтенный понял: причина капитанского негодования не в наледи. Сколько ни скалывай, всё равно намёрзнет: семь градусов ниже ноля, да ещё с ветром. Кудров вызвал боцмана.

— До клотика обрастать сосульками будем или ещё выше? — начальственным голосом спросил Кудров.

Клотик — верхняя часть мачты, самая вершина, выше точки на судне нет.

Зозуля повертел борцовской шеей, поглядел в одну сторону, в другую.

— Чисто, Геннадий Нилыч. Спозаранку кололи-драили.

— «Спозаранку»! Капитан три минуты назад с песочком вахтенного помощника драил! Перегнись, на якорь-цепи посмотри.

— Так они же…

— Выполняйте, — железным голосом приказал Кудров и демонстративно поправил нарукавную повязку вахтенного помощника капитана.

Обеденный перерыв ещё не закончился. Матросы курили в коридоре, на второй палубе надстройки, в подветренной стороне. Разговор не клеился: неважное настроение было у всех. До берега и мили нет, а не попасть. И неопределённость мучила: куда пошлют? Скорее бы домой! Уплывали в октябре, февраль уже кончается…

От ближайшего к Находке аэропорта Озёрные Ключи до Ленинграда шестнадцать лётных часов.

По воде — два месяца, если никуда не заходить, конечно.

— Да, — тяжело вздохнул моторист Быков, тот, что угощал в Гамбурге Лёшку горячим кофе. — Раньше июля — августа не вернёмся.

Несмотря на холод, Быков стоял с непокрытой головой.

Никто не отозвался, каждый думал: успеть бы к ноябрю!

— Надоела мне эта музыка, вот здесь сидит! — Быков провёл ребром ладони по горлу. — Спишусь без возврата.

И опять никто не отреагировал на его слова.

— Повезло Шаврову, — произнёс в пространство Паша Кузовкин. Он был в новых джинсах, выстроченных светлыми нитками, с золотыми заклёпками; на заднем кармане кожаная фирменная нашивка с лихим ковбоем.

Матросу Шаврову предоставили очередной отпуск и прислали замену.

— Уже в Ленинграде, наверное, — сказал Лёшка и тоже позавидовал.

До сегодняшнего дня Лёшка не очень-то рвался домой. Конечно, хорошо бы увидеть маму, Диму, со знакомыми ребятами встретиться, спросить кое о чём, о себе рассказать, а рассказать есть что. Пятый месяц в плавании, полсвета обошёл. Слетать бы на денёк в Ленинград и опять хоть на год в море.

— По времени оно бы и пора, но по средствам рановато, — откровенно высказался Паша. — Купить ещё кое-что надо.

Моторист Быков хотел возразить Паше, но тут пришёл боцман. На голове лыжная шапочка с помпоном, тёплая форменка, брюки заправлены в кирзовые сапоги с подвёрнутыми голенищами. Настрой, сразу видно, не лучший. Густые брови сдвинуты. Глянул в лица и понял, о чём разговоры идут.

— Грусть-тоска заела? Скучаем, а судно, между прочим, до клотика льдом обрастает. Все на бак! Чтоб и сосульки не осталось! Практикантам — к трапу: катер с провизией подходит.

— Повезло нам, — шепнул Паша и поддел Лёшку плечом.

Таскать ящики с продуктами не мёд, но легче, чем скалывать лёд с якорь-цепей.

— Переодеваться придётся, — сказал с сожалением Паша. Очень ему не хотелось расставаться с новыми джинсами. — Так ты и не высказал, как они тебе.

Двадцать раз, не меньше, похвалил Лёшка приобретение, но Паша никак не мог нарадоваться и заставлял других выражать восторг.