Флот и крепость. Синопский бой - Сергей Николаевич Сергеев-Ценский Страница 17

Наконец, лейтенант Железнов, задержав в Бургасском заливе только что прибывший туда австрийский пароход под турецким флагом, узнал от его шкипера, что отряд в шесть турецких судов крейсировал в море невдалеке от пролива, но потом снова вошел в пролив.

Надежды Корнилова сразиться с турками в море и захватить их суда рухнули. Сигналами передал он своей эскадре: «Неприятельский флот в Константинополе. Якорного дела не предстоит. Канаты можно убрать».

IV

Угля в трюме «Владимира» оставалось уже немного, — надо было отсылать пароход в Севастополь пополнить свои запасы. На «Владимире» же решил вернуться в Севастополь и сам Корнилов, отправив всю остальную эскадру в распоряжение Нахимова. Новосильский должен был передать Нахимову и то, что удалось узнать от шкиперов задержанных судов, главным образом о трех пароходах, двух фрегатах и двух корветах, то есть то самое, что было уже известно Нахимову.

Контр-адмирал Новосильский, один из столпов Черноморского флота, подлинный моряк на вид — широкоплечий, с обветренным лицом, явно несокрушимого здоровья, нестарый еще годами, лет сорока пяти, — добравшись на шлюпке до корабля «Константин», поднялся на палубу, где его встретил Корнилов.

Можно было и не вызывать Новосильского для личных объяснений, можно было просто переслать ему пакет, командировав для этого одного из адъютантов, но Корнилову хотелось посетовать на постигшую его неудачу перед тем, кого он уважал. Новосильский же не одною только своей физической мощью внушал уважение.

В молодости, в чине лейтенанта, он был участником знаменитого боя брига «Меркурий» с двумя турецкими кораблями — боя, из которого слабосильный русский бриг, с его восемнадцатью небольшими пушками, вышел победителем.

Это смело можно бы было принять за сказку, если бы не случилось этого в действительности здесь же, на этих самых водах Черного моря, 14 (26) мая 1829 года. Из двух кораблей, настигших бриг, один был «Селимиэ», стодесятипушечный, — сильнейшее судно во всем турецком флоте; на нем был флаг самого капудан-паши, командующего флотом; на другом же, семидесятичетырехпушечном, контрадмиральский флаг.

Явную мысль имел капудан-паша увеличить флот султана одним русским бригом; с «Селимиэ» раздавались даже крики на довольно чистом русском языке: «Убирайте паруса! Сдавайтесь!..» Но на эти крики с брига ответили залпом девяти орудий одного борта, и начался чудовищно неравный бой, продолжавшийся около четырех часов.

Перед боем, когда ясно уже стало, что не уйти от турецких кораблей, командир брига, капитан-лейтенант Казарский, созвал всех своих офицеров на военный совет; даже первый подавший свое мнение, младший в чине, штурман, подпоручик Прокофьев, заявил, что необходимо сражаться «до крайности», а лейтенант Новосильский добавил: «А за последней крайностью последний и шаг: сцепиться с одним из кораблей противника и взорваться».

Это мнение и было принято всем советом, и перед боем Новосильский вынес из своей каюты заряженный пистолет и подвесил его на палубе так, чтобы всем, и офицерам и матросам, было известно, где его найти в момент последней крайности. Дулом своим пистолет этот был направлен к двери крюйт-камеры; выстрел из этого пистолета в крюйт-камере должен был вызвать взрыв брига, а вместе с ним и турецкого корабля, — чтобы гибель «Меркурия» куплена была турками очень дорогою для них ценой.

Казарский как командир обратился к матросам с кратким, но сильным словом о чести русского флота, о долге перед отчизной, о том, что если придется всем умереть, то умереть чтоб героями, истратив все средства защиты… Сияли глаза матросов, когда кричали они в ответ обычное: «Рады стараться!»

Турецкие корабли взяли бриг в перекрестный огонь, чтобы, обрушив на него лавину чугуна, заставить его спустить флаг, но команда маленького русского судна не потеряла спокойствия: спокойно, как на ученье, и очень метко стреляла орудийная прислуга, спокойно целились и стреляли из ружей остальные матросы.

Все было на стороне турок: не только 184 пушки против 18, но и гораздо больший их калибр; не только гораздо более высокие борта, но и куда более надежные по толщине; не только в несколько раз более многочисленная команда на кораблях, но и вполне уверенная в близкой и легкой победе…

И, однако же, случилось невероятное. Казалось бы, турецкие снаряды должны были в самый короткий срок обратить в кучу щепок гордый русский бриг, истребив всю его команду, но вышло обратное: на палубах обоих кораблей валялись груды убитых и раненых, в то время как команда брига потеряла всего несколько человек, а начавшийся было пожар потушила быстро.

Вместо русских матросов сломлены были турецкие. Они покидали свои места у орудий и метались по палубам, ища спасения от русского огня. Слышны стали их возгласы «алла!» и возмущенные крики их офицеров. Притом и повреждения на стодесятипушечном корабле «Селимиэ» уже через час после начала боя оказались так значительны, что капудан-паше пришлось вывести его из боя: в последний раз дал залп по бригу и ушел зализывать раны.

Но другой корабль и один был все-таки в несколько раз сильнее брига, получившего уже много пробоин, и неравная борьба продолжалась еще три часа… Не одна пара глаз начала уж оглядываться на пистолет Новосильского, на него самого и на командира брига: не пришел ли тот самый момент «последней крайности»? Однако видели, что этот роковой момент еще не пришел: лицо Новосильского было так же далеко от беспокойства, как и Казарского.

Напротив, забеспокоился командир турецкого корабля, адмирал. Он видел, что паруса на его судне наполовину сбиты, потери в людях очень велики, — еще немного, и корабль будет лишен способности двигаться; абордаж же при таком упорстве русских мог кончиться только тем, что оба судна взлетели бы на воздух, в этом он нисколько не сомневался и был прав, конечно. Поэтому он прекратил обстрел брига и даже постарался уйти от него на приличное расстояние.

Так необычайно, почти фантастично, кончился этот бой, единственный, не имеющий себе подобных в истории всех флотов земного шара. И если Казарский давно уже умер, заработав себе своим подвигом памятник в Севастополе с надписью: «Потомству в пример», то сподвижник его Новосильский остался живым примером для матросов и молодых офицеров, с Георгием в петлице и пистолетом, попавшим, по особому рескрипту, в его герб.

Он и был потом примерным командиром — сначала брига «Меркурий», а после стопушечной громады «Три святителя». Команда этого линейного корабля по чистоте и быстроте всей работы во время