Всеволод Воеводин - Буря Страница 18

— Кто тут?

— Свой.

— Кто свой?

— Матрос Слюсарев, — ответил я.

Он посторонился и пропустил меня в коридор, который в нескольких шагах от входа обрывался у лесенки, уходившей вниз, в трюмные помещения. Дверца захлопнлась.

— Слюсарев? — задумчиво повторил долговязый матрос, оглядывая меня с головы до пят. — Не слыхал про такого. Новенький, что ли?

Я не ответил. После всех мытарств и страхов этой ночи я только теперь по-настоящему понял, какое это счастье — очутиться, наконец, на судне, на своем судне. Долговязый, повидимому, обиделся на моё молчание.

— Я — вахтенный, — строго сказал он. — Если ты матрос Слюсарев, предъяви свою матросскую книжку. И скажи на милость, как ты попал на палубу? Трап снят, а до «Щуки», которая стоит у причала, полтора метра чистой воды!

— Перепрыгнул, — сказал я, смеясь и протягивая ему свою мореходку. — Очень просто, взял да и прыгнул.

Опять он с сомнением посмотрел на меня, однако в мореходку заглянул больше для порядку и, возвращая мне её, спросил совсем добродушно:

— Вещи твои где? А койку свою знаешь?

Я сказал, что вещи мои остались в управлении флота у сторожа, а спать в эту ночь буду так, без вещей. Он отворил дверцу, выходившую в коридор, под номером пять, и я прошел в свою каюту.

Каюта была на две койки, с маленьким круглым иллюминатором над столом. На верхней койке спал, с головой завернувшись в одеяло, матрос, нижняя была свободна. С каким восторгом оглядывал я и железные стены с заклепками, и койки, похожие на ящики с низенькими бортиками по краям, и стол, на котором лежали шахматная доска, кисет с табаком, колбаса, нарезанная на клочке газеты, хлеб и сахар. Здесь несколько часов назад ужинали матросы и перед сном играли в шашки. В каюте было жарко и накурено, но самый этот запах крепкого табаку, запах простого человеческого жилья мне был приятен.

— Твоя нижняя, — сказал вахтенный, кивая на койку. Он ещё раз внимательно оглядел меня и повторил: — Слюсарев, Слюсарев… Ты, наверное, третья вахта, тогда вались, брат, спать. В восемь подъем, а сейчас уже четвертый.

Я сказал, что ещё хочу выйти на палубу — подышать. Мы вышли с ним вместе, я — на палубу, а он, зевая и почесывая затылок через зюйдвестку, поплелся куда-то по коридору.

— Схожу к засольщикам, — сказал он. — Если что, кликнешь меня.

Всё ещё было темно, и первое, что я услышал, выйдя за дверь, это плаксивый, нудный Аркашкин голос, который, в чём-то оправдывался и ругался на чем свет стоит. Стало быть, с катера их всё-таки заметили, — я во-время успел удрать к себе на судно. На секунду у меня екнуло сердце: а ну как Аркашка сболтнет, что в шлюпке их было не трое, а четверо? Неприятностей всё равно не обобраться: станут расспрашивать, почему не пришел на судно, как все, через портовые ворота, а пробирался чорт знает как — водой, на шлюпке. То, что Аркашка попал в эту скверную историю, прямо надо сказать, меня ничуть не огорчало. Ему наука, думал я, больше не будет якшаться с такими красавцами, как этот лысый бродяга из соломенной горы. А Шкебина и Мацеиса мне было определенно жаль. В конце концов, рассуждал я, вся их вина в том, что парни чересчур крепко загуляли.

Пока я раздумывал таким образом, где-то по железным ступенькам загромыхали шаги, и два голоса, переговариваясь между собой в темноте, стали приближаться к тому месту, где я стоял.

— Вахтенный! — громко сказал кто-то. Я не видел лица говорившего, но почему-то он представился мне непременно в капитанской фуражке и в шинели с золотыми нашивками на рукаве. Очень уж по-начальнически прозвучал этот окрик: «вахтенный!» — Вахтенный! Где он тут?

Совсем близко вспыхнула спичка. Моя физиономия, освещенная слабеньким огоньком, выглядела, должно быть, очень растерянной.

— Куда вы пропали, вахтенный? — выговаривал мне в темноте начальнический голос. — Нельзя отлучаться с палубы. Никто не поднимался на судно?

Прежде чем я успел что-либо сообразить, я уже ответил:

— Нет, никто.

— Вы уверены?

Я был уверен в этом. Спичка погасла. Кто-то другой сказал, что в такой темноте сам чорт ничего не разберет, надо садиться на катер и отходить. Я слышал, как оба они, путаясь в растянутых по палубе сетях, стали перелезать за борт, и сразу же застучал мотор. Долго я слушал его удаляющийся стук. Опять посветлело, и на рейде, освещенном луной, отчетливо был виден катер и позади него, на буксире, пустая маленькая шлюпка. Спутников моих увезли всех до одного, эта ночь для них плохо окончилась.

Долговязый матрос вышел на палубу. Он посмотрел вслед уходившему катеру и проговорил:

— Новый капитан порта. К нам не подходил, не окликал вахтенного?

— Нет.

— Говорят, — строгий начальник.

— Вот как? — сказал я.

Глава IX

ШЛЮПКА, НАКРЫТАЯ БРЕЗЕНТОМ

Спал я, наверно, часа три, не больше. Меня растолкал незнакомый матрос.

— Через два часа отходим. Ребята говорят, — у тебя вещи на берегу.

Спросонья я ничего не мог понять. Как так отходим, когда ночью об этом и разговору не было? Но по коридору гулко топали люди, на палубе пронзительно скрежетала лебедка, и, приподнявшись на своей койке, я увидел, что моего соседа и след простыл.

Спал я не раздеваясь, только снял сапоги. Через минуту я уже был на палубе.

Утро едва начиналось. Высокое розовое небо стояло над заливом, и всюду — на деревянных причалах, на палубах, на сетях лежал ровный белый снег. Судя по тому, как суетились на судах люди, принимавшие какие-то грузы, и как орали чайки, — в самом деле мы собирались отходить.

За десять минут я успел сбегать на берег в управление флота и вернуться на судно с моим чемоданчиком. Долговязый матрос встретил меня как старого знакомого. Он подмигнул мне и сказал:

— Сопляков набирают в команду, сопляки в рубке стоят. Потеха!

Он намекал на меня и на кого-то ещё, но я не понял его намека.

Я мог опять завалиться на койку: я был назначен не в третью, а во вторую вахту, и наша вахта начинала свою работу с шестнадцати; но мыслимое ли это дело — проспать свой первый выход в море! Конечно, я не пошел в каюту. В капитанской рубке взад и вперед расхаживал с рассеянным видом какой-то человек, сквозь стекла было видно только его насупленное лицо да фуражка с «капустой». Что делалось на палубе, его, повидимому, ничуть не занимало, но, когда я нечаянно попался под ноги матросам, тащившим какую-то кладь, он вдруг опустил стеклянное окошко и гаркнул на меня так, что я немедленно поспешил перебраться на дэк, на верхнюю палубу.