Запретам вопреки - Анатолий Демьянович Луцков Страница 18

Огемфе не обманул и небольшой буксирный катер был уже на месте и теперь качался на поднятой им же самим волне недалеко от носа "Ладоги". Стальной буксирный трос был на него подан в считанные минуты. С мостика голосом была передана команда втянуть на палубу сходни и убрать швартовы. И тут случилось нечто неожиданное. С какой-то обреченной поспешностью кто-то вдруг бросился к причалу, отталкивая всех, кто был на пути. Не сразу даже он был узнан: так быстро он бежал, а свет падал только с причала. Беглецом же был рулевой Каминский и он успел еще ступить на убираемые сходни, был схвачен, вырвался, но Свирин успел его схватить за ремень сумки, которую он держал на плече. Тут же подоспел боцман с прочным шкертиком в руке, будто знал уже, что придется кого-то вязать. Теперь на Каминского навалилось трое и, как было сказано у классика, сила одолела силу.

— Вздумаешь чего-нибудь крикнуть, враз задушу, — угрожающе обнадежил его боцман, когда Каминского уводили подальше от лишних глаз. А лишние глаза принадлежали все той же причальной команде, которая ранним утром видела первый приход Огемфе. Все трое видели, что происходило на борту у белых людей, но их темные лица выражали только каменное безучастие. "Пусть глаз видит, а рот молчит", думали они.

Нос "Ладоги" оттянул буксир, ее машина работала малым ходом вперед, а Свирина вызвали в рубку стоять за штурвалом вместо запертого в такелажном отсеке Каминского. Они тихо и медленно выходили из ночной гавани и никто их не остановил и не окликнул. Когда огни порта оказались позади, капитан сказал старпому, который был здесь же в рубке:

— Вот теперь можно включать гакобортный огонь и топовый. Нарушили немного правила плавания, да простят нас морские власти и сам лондонский Ллойд!

Далее события пошли развиваться с завидной планомерностью. Огемфе стоял тут же на мостике рядом с капитаном, он же и указал на слабые еще огни крупного судна впереди. Оно, видимо, лежало в дрейфе, так как якорных огней не несло. Огемфе сказал несколько непонятных слов по своему радиотелефону и слышно было, как ему ответили.

— Предлагают подойти справа, — сказал Огемфе. — Это у вас к правому борту, да?

Капитан объявил швартовку левым бортом и напомнил о мягких кранцах.

Названия судна Свирин прочесть не успел. Это был большой корабль, груженый до самой ватерлинии, но "Ладога" была с пустыми трюмами и теперь борта обоих судов были почти вровень.

— Вы готовы принять груз? — спросил через усилитель резкий голос по-английски со странным акцентом.

У команды были европейские лица. Разговоры через борт не велись, только с обеих сторон с молчаливой настороженностью поглядывали друг на друга.

— Груз будем брать на палубу, — не тратя лишних слов сказал капитан. — Начинайте выгрузку.

Свирин про себя одобрил решение капитана. Зачем возиться с трюмом, если груза не очень много, волны в заливе нет, а сгружать его потом будет легче.

Слегка качало. Грузовые стрелы таинственного судна выхватывали из своего трюма один объемистый ящик за другим и опускали на освещенную палубу "Ладоги", где их принимали боцман с матросами. Капитан зорко следил за погрузкой.

— Боцман, равномернее размещайте ящики. Чтобы крен у нас не появился!

В конце погрузки через борт ловко перелез высокий черный детина и Огемфе перемолвился с ним на понятном только им двоим языке.

— Это наш пайлот. Пилот, — поправился он.

— Понятно, лоцман, — подвел итог капитан. — Свирин, уступите ему место у штурвала. Сами далеко не отходите. Мало ли чего…

Черный лоцман переложил руль почти право на борт, потом выровнялся и они пошли вверх по не очень широкому и длинному, если смотреть на карту, заливу. Небо было черное и звездное. Через час с лишним восход луны, — ни к кому не обращаясь, сказал капитан. — Хорошо ли это или плохо для нас, я пока не знаю…

Огемфе стоял на мостике и настороженно водил взглядом от одного темного берега к другому. Старпом уже включил радиолокатор и спрятал свое лицо в его тубусе. Он сказал капитану, что глубины вполне приемлемые. Осадка же "Ладоги" была совсем невелика. Капитан заглядывал в компас и записывал курс, которым вел судно лоцман. Назад они будут идти одни и это пригодится. "Почему это Каминский вздумал бежать?" с навязчивым злым недоумением думал капитан. "Не хотел идти в рейс или собирался донести властям? Не скажет ведь правды, подлец. Если нас остановят, надо, чтобы его хорошо изолировали. А то еще начнет болтать".

Свирин подбирал слова, чтобы спросить лоцмана, долго ли им идти по заливу и когда вопрос был задан, тот уклончиво ответил на него пословицей:

— Шот род но дэ го новэ (короткий путь никуда не ведет).

И улыбнулся, блеснув в темноте зубами, будто где-то вспыхнула далекая молния.

Что-то, несомненно, происходило на берегу залива, к которому приближалась "Ладога". Были звуки, похожие на глухие выстрелы, был слышен чей-то сдавленный крик, раздавалась быстрая дробь "говорящего" барабана. Наконец Огемфе объявил, что пришли на место. Капитан дал в машину команду "стоп" и почти сразу же от берега отошел буксирный катер с большой и широкой баржей.

— Сейчас мы все и выгрузим, — довольным тоном сказал Огемфе. — Капитан, примите то, что я вам должен.

И он вытащил из сумки на ремне толстую пачку денег, перехваченную резинкой. Капитан включил над штурманским столиком свет. Деньги, как известно, счет любят. В том числе и в Африке.

Обратно шли без лоцмана: и он, и Огемфе перешли на баржу с грузом. Капитан ловил себя на том, что с удовольствием ощущает приятную тяжесть плотной пачки, полученной от Огемфе. "Деньги дают свободу", напомнил он себе." Звучит банально, но это факт". Было еще письмо некоему Сиаке Момо, который сейчас находится в Дакаре и может помочь в получении фрахта до Европы. Очень любезно со стороны Огемфе. Но до Дакара еще идти и идти. А сейчас главное, это добраться до нейтральных вод…

И, будто отвечая на капитанские опасения, подал от штурвала голос Свирин, в котором звучала тревожная озабоченность:

— Пал Андреич! Катер