Алекс Белов - Зелёные Созвездия Страница 19

Каштан утверждает, что грядут изменения, и мне будет сложно их принять. Я не подозреваю, о чём он, но сталкиваюсь с проблемами за ужином. Бабушка приготовила картофельное пюре с кроликом, которого дед подстрелил утром. Голодный, как волк, я набрасываюсь на еду, слушая разговоры о каком-то сюрпризе.

Прежде чем первая порция еды отправилась в рот, мама приносит газету.

— Напечатали в первые дни твоего пребывания в больнице, но я решила сохранить.

Заголовок статьи обездвижил меня: КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ В ВОДАХ ЧЁРНОГО МОРЯ УНЕСЛО ДЕСЯТКИ ЖИЗНЕЙ ДЕТЕЙ. А ниже жирным шрифтом: Единственный выживший Никита Ясенев сейчас находится в больнице.

Моё имя сверкает в газете и, несмотря на трагедию, я горжусь.

— Страшно это, поди, — говорит дед, отламывая краюху хлеба. Все уже едят, а я пялюсь на буквы. — Наверное, сознание потерял в воде. — Дед говорит осторожно, его слова будто касаются горячего чайника.

— Не помню, — отвечаю я, откладывая газету. Саму статью читать не хочется.

— Где же команда была? — возмущается дед. — Что ж вас никто не спасал???

Я начинаю есть и вдруг говорю с набитым ртом. Слова льются сплошным потоком.

— Думаю, их самих надо было спасать. Потому что на палубе были только другие ребята. Их всех отрывало от стены и уносило в море, а потом приносило волной обратно и разбивало в кровь. Вдребезги. Я видел, как у мальчиков отрываются головы. Там кругом была кровь и вода. Меня одного не оторвало. Я потом отцепился, когда корабль перевернулся, и меня понесло вверх. Если бы не Круг, я бы утонул. Я и так думал, что утону, потому что воздуха не хватало. Я не мог дышать. Но даже когда я выплыл, было хорошо не долго. Ночью я замерзал. Днём обгорал на солнце. Последние дни я плохо помню. Я редко приходил в себя…

Сбиваюсь. Вижу, что все перестали есть, только я наворачиваю мясо и пюре, уже половины тарелки нет. За эмоциями я не сразу чувствую боль. Странная, ноющая, иногда стреляющая внутри то в лёгких, то в кишках.

— Боже мой, — бабушка заплакала и погладила меня по голове.

— Не надо больше об этом говорить, — мрачно заявляет мама, и вдруг, внезапно для себя я спрашиваю:

— Мама, вот зачем убили того медведя, который шёл рядом со мной в лесу, когда я потерялся в детстве?

Оставшиеся члены семьи недоумённо переглядываются.

— Ты о чём? — хмурится мама.

Я вздыхаю и не знаю как сказать. Если начну объяснять, что слышу Море и Каштан во дворе, немедленно вызовут санитаров, и я вновь окажусь в больнице. Но кое-что приходит в голову.

— Почти перед тем, как меня спасли, меня нашли три акулы.

Бабушка охает и прикрывает ладонью рот. Первым приходит в себя дед. Он улыбается и восклицает:

— Да это он уже сочиняет.

— Нисколько, — мотаю головой я. Боль внутри нарастает, и теперь добирается до горла.

— Если бы акулы тебя нашли, ты бы не сидел здесь, они бы тебя давно уже сож… — он сбивается, и строгая морщинка меж его бровей разглаживается. — Погоди. Ты хочешь сказать, что они тебя не съели? А что они делали?

— Просто поплавали рядом и уплыли по своим делам, — жму плечами я.

— Да нет, это бред, — усмехается мама. — Никита, у тебя были галлюцинации. Акулы тебе просто привиделись.

Я отодвигаю тарелку. Боль внутри становится нестерпимой, и аппетит вдруг пропадает.

— Я пойду к себе, — хмуро заявляю. — Я не хочу есть.

И ухожу. Никто не пытается меня остановить, и слава богу. Иначе, я бы не ответил ничего существенного. Внутри распирала невидимая сила, пронзая разрушением каждую клеточку. Мысли сбивались.

В комнате я свалился на кровать, закрыл глаза и прислушался к ощущениям. Тонкие когти царапали внутренние органы, будто инопланетянин пытался вылезти наружу.

Можно было вернуться, рассказать маме, та дала бы какую-нибудь таблетку, но я сомневался, что она поможет. А вот кто мне действительно поможет, я знаю, поэтому вскакиваю и несусь на балкон. Окна моей комнаты выходят на запад, поэтому я вижу только степь. Нужный мне субъект — с обратной стороны дома.

Миниатюрный балкончик, приделанный дедом к окну комнаты, снабжён перекошенной лесенкой на крышу, которой я часто пользуюсь. И вот мои босые ноги ступают по черепице. Я на вершине мира, чувствую каждую молекулу воздушного бассейна надо мной. На севере закручиваются облака. Лёгкий ветерок притупляет боль, а я шаркающей походкой двигаюсь к кроне Каштана.

Я знаю. Я слышу. Природа не понимает моего страха.

— Что это такое??? — кричу я разлапистым листьям Каштана.

Боль, — коротко отвечает дерево.

— Спасибо, Кэп! Откуда она??? Во мне что-то не так?

Вспоминаю папу, которого съела жестокая болезнь. Клетки внутренних органов перестали работать как следует, и принялись поедать самих себя. Ошибка Природы. Всеми любимой, мать её, Природы, которая разделила живое на три формы жизни. А ежели мы для неё чужие, почему бы не прикокошитьодного-другого жестокими болезнями?

Природа любит вас так же, как и другие формы жизни, — говорит Каштан. — Вы сами виноваты в своих невзгодах.

— Что!? Со!? Мной!? — скандирую я.

Боль съеденного тобой кролика, — отвечает Каштан.

— Откуда она??? Я что, постоянно теперь буду болеть от еды?

Если будешь есть живую пищу — да, — отвечает Каштан. — Я предупреждал, что изменения будут, и скоро ты их заметишь.

Я открываю рот.

— Что значит, живую пищу? Кролик был мёртв.

Но он состоит из клеток, созданных Природой. Природа не может позволить своим детям есть самих себя.

— Бред! — воплю я. — сделайте меня таким, каким я был!!!

Это не тебе решать и не мне. Ты должен привыкнуть.

— Всё состоит из клеток, — отвечаю я тише. — Даже ты. Выходит, если я буду тебя есть, то тоже буду испытывать боль?

Ага, — говорит дерево.

— Мамадорогая, — я запускаю руки в волосы и хожу по кругу. — Да мы же люди едим либо растения, либо животных! Что я теперь должен есть? Пластмассу!

Когда я произношу последнее слово, Каштан вздрагивает. Да, я чувствую странную вибрацию от каждой его клетки. Будто бы по стволу проносится страх.

Ешь плоды, — говорит дерево, и потом я слышу голос мамы:

— Никита, ты на крыше?!

Я молчу, надув губы и замерший, будто застуканный на месте преступления. Ветер рвёт растрёпанные волосы, моя вселенная рушится.

— Никита, что с тобой?

— Всё в порядке! — кричу я, но, наверное, слишком дурным голосом, потому что мама охает, а я уже бегу к своему балкону. Через минуту оказываюсь в комнате, стремглав бросаюсь к двери и запираю её на крючок, который недавно выпросил поставить, дабы мне никто не мешал.