Сказание о распрях 2 - Lars Gert Страница 19

– Есть, – сказал некто, прочтя мысли. – Это я.

Лариох уль-Вулкани выхватил кинжал из ножен, но, обернувшись, вложил его обратно: перед ним стоял такой же дряхлый старик, как и он сам.

– Вековлас Седобрад! – Обрадовался амулетинец.

– Верно, – Ухнул в ус тот. – Давно не виделись с тобою.

Но слетела с лица аррава всякая радость.

– Как же ты допустил подобное?

– Если бы всё было в моей власти… – С горечью вздохнул его старый знакомый. – Так же, как и ты, я не успел. Их было слишком много, мой друг; князь же оказался глух и нем к мольбам моим.

– Древомир?..

– Древомир, трусливо поджав хвост, сбежал на север, в Ветроград. Генеральное сражение дал его брат – как видишь, это мало чем помогло, всё равно не спасло.

– Что же теперь будет?

– На всё Его воля… Какими же судьбами занесло тебя столь далеко?

И поведал Лариох уль-Вулкани всё, что до сего дня приключилось с ним; и про Цепня с книгой чёрною, и про Бренна с Синеглазкой не преминул он упомянуть.

– Тяжела твоя ноша, друг. – Молвил Вековлас Седобрад.

– Желаешь ли взвалить её себе на плечи? Слишком тяжек этот груз… Опыта же у тебя побольше. Вверяю я её тебе; взберись на гору сам. Всё ж вотчина сия – твоя…

– Ох, не скромничай, мой друг. Коль взялся ты – доведи же до конца. Вотчина моя венчается Хладью, ты знаешь; далее простираются земли мага третьего.

– От которого ни слуху, ни духу. – Мрачно заметил Лариох. – Что деется там, на Севере? Всё та же тишина?

– Тучи собираются и там. – Изрёк Седобрад. – Объявился в кронстве Тронн один хитрец, что магом смеет величать себя. Пудрит кронингу мозги; вервольфов, как овец, разводит. Потому Бренну стоит быть предельно осторожным, ибо длинны руки у этого новоявленного чародея; глазаст, ушаст сей «маг». Что же до пропащего звена в нашей троице – увы, всё так же глухо, как в дремучем лесу. То ли сгинул, то ли переметнулся.

– Это плохо, крайне скверно. – С досадою сказал уль-Вулкани. – Что же будешь делать ты, пока молиться буду я на горе священной?

Тогда поведал другу Векловлас, как случайно, на невольничьем рынке заприметил мальца, на шее которого – цепочка, а на цепочке – медальон в виде Солнца.

– Как рабом им торговали, равно как и твоим Бренном – а ведь это Древомиров наследник! Я более чем уверен в этом. Нарёк я его «Годомир Лютояр», и растить буду в строгости и послушании великом. Авось не пропадут мои труды зря, не пойдут прахом, и в один прекрасный день над градом стольным вновь солнышко взойдёт. Переименуют тогда Морозабад обратно в Златоград, и воссияет вечный мир.

– Морозабад? – Переспросил, не поняв, Лариох.

– В наивности своей номадины сочли, что добрались до самого холодного места в Фантазии! Оттого и город сей вот так зовётся. Похоже, сим кочевникам и невдомёк, что существуют земли, вроде Нордландии, Сиберии, Тронна и Свэя. – Пояснил, посмеиваясь, Вековлас Седобрад.

– Глупцы, – Вставил, поддакивая, амулетинец.

– Так что не обессудь: мне и своих забот хватает. Разыщу я уцелевших, и буду врачевать их. И с Годомиром мне возиться в ближайшие годы… Это одна из тех причин, по которым не могу я вместо тебя взойти на Чёртову гору. Ступай же с миром, Лариох уль-Вулкани! Да сопутствует тебе всякая удача!

И разминулись двое старцев, и пошёл каждый дорогою своею.

Говорят, что люди в Швинии – самые добрые, самые отзывчивые. И правда: едва Бренн, Василёк и их самый пушистый в мире кот благополучно добрались до деревни, как местные норды, завидев, в каком плачевном состоянии пришельцы, поспешили окружить их всяческою заботою и ласкою. И приютили, и впустили на ночлег, но прежде – досыта накормили. Радовался Криспин, уминая сливки; радовались и дети, поедая мюсли. Переодетые, согретые, они почувствовали себя у лесничего в безопасности – это их земли, земли нордов; наконец-то они дома!

Будь, как дома, путник

Я ни в чём не откажу

Я ни в чём не откажу

Я ни в чём не откажу

Множество историй

Коль желаешь – расскажу

Коль желаешь – расскажу

Коль желаешь – расскажу

И уложил Бренн маленькую девочку в кроватку, и рассказывал ей одну за другой сказки про волшебные кронства, покуда сестрёнка не закрыла глазки, уснув безмятежным сном.

– Спи, моя радость; спи, моя красавица, – Гладил мальчик Василька по голове. – Спи и ты, мой доброкот. – Обратился он к Криспину, гладя также и его. – Вытяни поудобней свои лапки.

Мальчик, сложив свои ладони в кулачок, посмотрел в небо.

«Я не знаю, есть Ты, или нет; если же Ты есть – спасибо Тебе за то, что мои ноги – на моей земле. Спасибо и за то, что я накормлен сегодня; за то, что мне есть, где переночевать сегодня. Но прежде всего я благодарю Тебя за то, что Ты не оставил меня одного; что бы я делал без Криспина? Когда я беру это мохнатое, лохматое, усатое существо на руки – вся моя усталость улетучивается, испаряется; весь негатив как рукой снимает. Мне становится так хорошо, так тепло, и так спокойно! Белые лапки, и белый же галстук; глажу по шёрстке и против шёрстки его голову, и щекочу за ухом. А Василёк… Мой милый Василёк, синеглазая моя сестрёнка! Я не представляю без неё своего существования! Я должен, я просто обязан позаботиться о ней! Обещаю: она поступит в Высшую школу магии и волшебства, как мечтала мать. Она будет счастливой…».

С этими словами юноша провалился в глубокий, но здоровый сон.

На следующее утро Бренн начал расспрашивать местных жителей о событиях четырнадцатилетней давности. В основной своей массе люди пожимали плечами – или не хотели вспоминать те смутные дни, или действительно ничего не помнили, не знали.

Наконец, одна жительница сказала:

– Кое-что припоминаю. Слава о красоте Хризольды шла впереди неё; сама она и вовсе не из этих мест. Ты на верном пути, вьюнок, коль путь держишь на Карол – ходят слухи, что именно там она жила последние шесть лет.

Теперь заговорили все: начнёт один – подхватят другие. «Простой крестьянкой, хоть и вида купеческого», как наперебой твердили люди. «Хорошей женщиной была твоя тётушка».

Ибо не сказал Бренн, кем приходится Хризольде. Сельчане приняли его за дальнего родственника «той красивой, но грустной и печальной женщины».

Все в деревне сходились в своих суждениях в одном: Хризольда и её муж – пришлые в Швинии; бежали они сюда из другого кронства. По какой