Александр Саркисов - Акамедия (сборник) Страница 2

После двухчасового инструктажа в шпаргалке у Морева было записано:

1. Эритрейское море, Менгисту Хайле Мариам, интернациональный долг.

2. Сделать прививку от желтой лихорадки.

3. Получить тропическую форму.

4. Купить ящик водки?

Знак вопроса относился не к предмету покупки, а к его количеству.

Да пошли вы все!.

Началась предпоходовая суета, больше смахивающая на шухер. Гидрографическое судно напоминало потревоженный муравейник, в центре которого восседал командир, исполняющий роль матки и управляющий всем этим на первый взгляд броуновским движением. Повторялось это каждый раз перед каждым экспедиционным походом, но даже прослужив на флоте не один десяток лет, привыкнуть к этому было нельзя. Каждый раз как в первый, новизна ощущений девственная.

Экипаж вкалывал с утра до ночи, не жалея себя, порой даже с элементами героизма, самопожертвования и мазохизма.

Ученые разделяют три основных вида мазохизма – физический мазохизм, психический мазохизм и мазохизм на сексуальной основе, напрочь упуская из поля зрения военно-морской мазохизм, существующий исключительно на флоте, использующий синергетический эффект от взаимодействия трех вышеуказанных видов и обостряющийся в период предпоходовой подготовки. Причем кайф от процесса получают все, и начальники, и подчиненные.

Штурман Леня Андреев корпел, склонившись, над картой. В третий раз переделывал он «План экспедиционного похода», начальники ловили кайф, отправляя документ на переделку, а штурман кайфовал от того, что заканчивал третий вариант плана.

Леня звезд с неба не хватал, но был аккуратен и имел красивый почерк. Печатными буквами, тушью в правом верхнем углу он написал последнюю фразу: «Утверждаю. Начальник штаба Черноморского флота». Штурман, конечно, понимал, что план этот на фиг никому не нужен и в руки его вряд ли кто возьмет, но все равно старался.

Что главное в подготовке к выходу в море? Любой моряк скажет – бумаги! Так уж повелось, что в первую голову проверяющего интересуют бумаги. Все, что положено кучей руководящих документов, должно быть записано в соответствующем журнале, и в графе «отметка о выполнении» должен стоять жирный «вып.». С лейтенантской поры вдалбливалась истина: если ты мероприятие не провел и записал, то ты ошибся, а если провел и не записал – совершил преступление.

Дверь в командирскую каюту не закрывалась. Штурмана, механики, радисты нескончаемым потоком тащили бумаги на подпись. Капитан III ранга Лукичев не глядя подписывал уставшей рукой документы. На рабочем столе собралась стопка бумаги высотой с метр. В каюту вошли замполит и старпом, один принес заявку на кинофильмы, другой журнал боевой подготовки. Командир смерил их взглядом человека, так и не познавшего христианской добродетели, и нервно дернул кончиком носа.

– Да пошли вы все!..

Он размашисто смахнул бумаги со стола на пол, хлопнул дверью и вышел на палубу. Погрузка экспедиции была в полном разгаре, уазик, подвешенный на кране, как нашкодивший пацаненок за ворот, никак не хотел помещаться между плашкоутом и малым гидрографическим катером.

– Боцман! Куда ты его тулишь?! Совсем очумел?!

– Так больше некуда.

Лукичев в сердцах махнул рукой.

– Да пошли вы все!..

Он вышел на ют, по трапу матросы тащили ящики с экспедиционным оборудованием и шмотьем, забивая под жвак кормовую лабораторию. Командир обреченно наблюдал за тем, как его судно превращается в Ноев ковчег, и его это откровенно нервировало. К нему подошла камбузница Кузьминична с щеночком на руках. Кузьминична была женщина фактурная, эдакая смесь Софи Лорен с Нонной Мордюковой. Не женщина – Джомолунгма, глазей сколько хочешь, а вот влезть боязно. Личная жизнь, понятное дело, не ладилась, мужики инстинктивно ее сторонились, и всю свою нерастраченную бабью любовь Кузьминична отдавала беспородному кобельку с чудной кличкой Додик.

Вдавив щенка в грудь пятого размера, она просила командира разрешить взять его с собой в море. Обычно немногословная Кузьминична вещала, как Цицерон, правда, просьба больше походила на ультиматум, и Лукичев сдался.

– Ладно, бери, но если будет гадить, за борт выкину!

– Спасибочки, Юрий Михайлович, вы обедать будете? Я сегодня котлетки нажарила, а если хотите, я вам отбивнушку с картошечкой сварганю.

Раскаявшись в принятом в минуту слабости решении, командир сплюнул за борт.

– Да пошли вы все!..

Как всегда перед выходом в море, активизировались контрольные органы – на судно зачастил особист. Загадочный и неприступный, как гостайна, тенью он перемещался по коридорам и трапам.

– Командир, а что-то я не вижу навигатора Ивакина.

– И не увидишь, его уволили.

Ивакин как радиоэлектронавигатор был не ахти, но стукачом был добросовестным, наивно полагавшим, что его основной миссией на судне является секретное сотрудничество.

Лишившись верного бойца невидимого фронта, особист вспылил, на голубом глазу сдавая своего сексота.

– Да на каком основании?! Вы что себе позволяете?!

Знающий жизнь Лукичев понимал – большая собака не лает, она и так знает, что она большая, и к воспроизводящему децибелы особисту отнесся без пиетета.

– Да пошли вы все!..

Несмотря на то, что дата проверки судна была известна загодя, нагрянула она неожиданно, почти как зима.

Полдня проверяли бумаги, играли тревоги, опрашивали экипаж. Остановила не на шутку разошедшихся проверяющих общепримиряющая команда по трансляции – «Команде обедать!»

На сытый желудок, как известно, много не наработаешь, а коки расстарались, меню было праздничное. Проверяющие ели с добавочкой.

Соловея и лениво похлопывая ресницами, они составляли незлобливый акт проверки. Понятное дело, имел место ряд легко устраняемых замечаний, но вывод внушал оптимизм – «Судно к выходу готово».

Начальник моринспекции пожал командиру руку и пожелал счастливого плавания, тот, улыбаясь, уважительно тряс руку начальника, произнося про себя: «Да пошли вы все!..» Тяжелый это период для командира, ему бы поскорей в море, там-то он гармонию и обретет, потому как в море над командиром только Бог.

До выхода оставалось несколько дней, и за это время нужно было устранить замечания моринспекции и попрощаться с семьей. На вахту, по традиции, ставили холостяков, а женатики исполняли впрок супружеский долг и метили территорию.

Долгие проводы, лишние слезы

С утра на причале Каменной стенки собрались празднично одетые провожающие, в основном женщины с детьми. Начинались ритуальные действия проводов судна в море, сопровождающиеся коллективным меряченьем с выкриками, всхлипываниями и взмахами рук.

Странное это было действо, и не свадьба, и не похороны, скорее что-то среднее, какое-то осененное грустью торжество.

Командир мерил шагами ходовой мостик, процедура проводов затягивалась и негативно влияла на его мироощущение, что остро чувствовали подчиненные. В голове крутилась популярная песенка «Как провожают пароходы, совсем не так, как поезда…». Старпом принимал доклады о готовности к походу.

Не любил Лукичев проводы, своим родным не разрешал приходить, и если б мог, запретил бы и всем остальным. Чего зря душу рвать? Известное дело – долгие проводы, лишние слезы. Песенка никак не отпускала: «Как важно все, что ты сказала, все, что в ответ я прокричал…»

– Старпом, ну что там у тебя?

– Жду доклада старшего механика!

Наконец механики отрапортовали, старпом доложил командиру:

– Товарищ командир, судно к походу готово!

Лукичев вышел на крыло мостика, на причале толпа торжественно-грустных провожающих готовилась к кульминации. Мелькнула мысль: «А интересная все-таки штука это расставание, если подумать, оно всегда дает больше, чем забирает».

– Товарищ командир, получено добро от оперативного дежурного флота на выход!

– Вот и слава богу. Убрать трап! Отдать кормовые!

С юта доложили:

– Трап на борту, кормовые отданы!

Командир снял фуражку и бросил ее на пульт управления.

– Боцман вира якорь! Обе машины вперед самый малый!

Штурман сделал запись в судовом журнале: «10.03 Получено добро от ОД ЧФ, снялись с якоря и швартовых, следуем на выход из Южной бухты». Судно уверенно скользило по Южной бухте, справа госпиталь, слева Графская пристань. Из штурманской рубки показалась голова Лени Андреева.

– Товарищ командир, время поворота влево на курс 274,5 градуса!

– Лево руля, курс 274,5 градуса!

Судно медленно повалилось влево и легло на створ Инкерманских маяков. Вот теперь все, прощай, Севастополь.

На траверзе Стрелецкой бухты подошел большой гидрографический катер, который предстояло тащить на буксире до самой Эфиопии. Голосом Эдуарда Хиля звучал прощальный припев – «Вода, вода, кругом вода».

Командир обошел судно: палубы заставлены оборудованием, за кормой на буксире телепается катер. Вспомнился анекдот про чукчу – «…экспедиция называется!».