Изидор Винокуров - Подвиг адмирала Невельского Страница 22

Первый день Невельской двигался по лиману, непрестанно бросая лот. На следующий день шлюпки обогнули мыс Тебах, и перед Геннадием Ивановичем открылся Амур. Широко и мощно текли его воды навстречу морякам. Именно таким и представлял себе Невельской устье Амура, когда доказывал, что могучая, полноводная река не может теряться среди песчаных отмелей.

Матросы налегли на весла, и шлюпки вошли в реку.

Целый день держались левого берега. Ежеминутно на дно уходил лот. Нить глубин не терялась. К вечеру шлюпки достигли низменного полуострова. Он далеко вдавался в воду и сближался с правым берегом, где находилась- небольшая деревушка Алом. Местные жители высыпали на берег, приветствуя неизвестно откуда появившихся людей. Кто знает... может, это и было то селение, где некогда зимовали казаки Пояркова и Нагибы, первыми спустившиеся по Амуру.

Промеры, произведенные Невельским на всем пути от Северного лиманского рейда, где отстаивался «Байкал», до этого мыса, который тут же назвали Констан-тнновским, показали большие глубины — в среднем от 4,6 до 8,2 метра. А глубины у самого мыса достигали 11—27 метров.

Утром 13 июля шлюпки перевалили от Константи-новского мыса к правому берегу Амура и по приказу Невельского направились вниз по течению.

К выходу из Амура добирались два дня. Промер глубин не прекращался. Так достигли мыса Пронге на правом южном берегу реки, при самом впадении ее в лиман. Промеры, произведенные вдоль правого берега, показали среднюю глубину от 9,1 до 18,3 метра.

Можно ли было после этого говорить, что Амур теряется в каких-то неведомых песках! Устье его оказалось вполне доступным для входа морских судов.

Первая смелая догадка Невельского блестяще подтвердилась. Какой бессмыслицей казались сейчас слова Николая I: «вопрос об Амуре, как о реке бесполезной, оставить»! О нет! Только теперь и должно по-настоящему поднять вопрос об Амуре! Ныне, когда доказана доступность Амура, никто нс рискнет и заикнуться об отказе от реки, о которой так радели лучшие умы России.

Уже одно открытие истины об устье Амура явилось большой заслугой Невельского перед родиной. Но Геннадий Иванович считал своей святой обязанностью продолжить выполнение намеченной им программы.

Покинув мыс Пронге, Невельской пошел на юг, не теряя из виду юго-восточного берега материка. Это была наиболее тяжелая и опасная часть предприятия — плавание навстречу неизвестному.

Десять раз вставало над лиманом солнце. Десять раз на смену дню приходила ночь. Налетали порывистые ветры. Затишье сменялось штормами. Казалось, воды лимана крепко хранят свою тайну. Но люди были упорны. Сердитые волны захлестывали шлюпки, разбрасывали их в разные стороны. Моряки приставали к пустынному берегу, выливали из шлюпок воду, сушили

одежду и, переждав шторм, снова пускались в путь. Шли на веслах, непрерывно измеряя глубины и отмечая их на карте.

И, когда в одиннадцатый раз взошло солнце, шлюпки оказались у того места, где материковый берег более всего сближался с сахалинским.

Именно здесь должен быть тот перешеек, о котором столько писали Лаперуз, Браутон и Крузенштерн! Не повернуть ли обратно по примеру этих знаменитых мореплавателей? Нет, только вперед! И люди изо всех сил налегают на весла...

Невельской лично производит промеры глубины. Еще раз и еще раз. Мысли всех участников плавания сосредоточены на одном: что покажет лот? Именно лот должен дать ответ на вопрос, которым привел их сюда...

Смелые догадки Невельского подтвердились. Глубокой ночью, у пылающего костра на берем у, собрались все участники экспедиции. Затаив дыхание, они слушали своего капитана. Его слова были предельно ясны: никакого перешейка между материком и Сахалином нет. Есть узкий пролив. Ширина его — 9 миль, глубина — от G до 14 метров.

Так 22 июля (3 августа) 1849 года русский моряк Геннадий Иванович Невельской решил одну из интереснейших географических загадок, которая долгое время зашшааа умы географов, путешественников, мореплавателей н государственных деятелей.

Пришла победа. Но теперь нужно было закрепить ее...

Лодки миновали только что открытый пролив и пошли дальше на юг. Еще два дня плавания, и Невельской достиг 51°40’ северной широты — точки, до которой поднимались Лаперуз и Браутон.

Сомнениям нет больше места. Сахалин — остров!

Да, вы правы, доблестные, неотразимые в своем благородном подвиге Василий Поярков, Иван Нагиба, Ерофей Хабаров и ваши безвестные спутники! Река Амур, вами открытая, поистине «великая и преименитая». И действительно она «в окиан впала однем своем устьем». И бесконечно правы все вы, утверждая, что «против того устья есть остров великой...»

Первого августа, после 22-дневного плавания на лодках, Невельской и его спутники возвратились на

«Байкал». Экипаж судна торжествовал победу. Лицо Невельского светилось доброй улыбкой. Он крепко пожимал руки поздравлявшим его матросам и офицерам и от всего сердца благодарил их за помощь. Это была общая радость. Ведь благодаря усилиям всего экипажа Невельскому удалось совершить свое замечательное открытие.

До поздней ночи на корабле царило праздничное оживление. Капитан приказал отменить на этот день все работы, кроме несения обычной вахты, и выдать всем офицерам и нижним чинам двойную порцию водки.

Когда команда расположилась на ужин, Геннадий Иванович вышел на палубу. Повар налил ему чарку водки, и капитан, подходя к каждому матросу, чокался с ним, благодарил за службу и желал доброго здоровья.

— Ура нашему капитану! — звонко и весело выкрикнул кто-то из команды, и все дружно поддержали его. w'

Потом началось веселье: плясуны сменяли один другого, над Амурским лиманом плыла в ночи песня, то задорная, с залихватским присвистом, то простая и задушевная, вольная и широкая.

А в кают-компании за общим столом сидели офицеры «Байка та». Уже были произнесены тосты по случаю великого открытия. Офицеры курили и слушали, как поют на палубе матросы. И каждый думал о чем-то своем, сокровенном. Кто предвкушал скорое возвращение в Петербург, повышение по службе, награду за совершенную опись; кто мысленно описывал в кругу друзей опасности прошедшего плавания.

Утопая в густом табачном дыму, предавался своим думам и Геннадий Иванович: «Начало сделано... Наконец удалось ниспровергнуть дотоле непогрешимый авторитет, озарить этот край светом истины... Но этого мало, слишком мало. .. Надо, чтобы Россия во всеуслышание заявила о принадлежности ей этого края. Но в Петербурге так любят всякие проволочки... А тем временем истина эта может стать известной иностранцам. ..»