Семья Зитаров, том 1 - Вилис Тенисович Лацис Страница 25

еще никого нет, всегда можно успеть схватить что-нибудь с прилавка и сунуть в карман. Безнаказанно проделав это однажды, Эрнест стал воровать каждый день. Мальчики знали об этом и, хотя сами не следовали его примеру, восхищались ловкостью и бесстрашием Эрнеста. Вскоре булочник стал кое-что замечать — возможно, его предупредили, — и молодой Зитар однажды попался. Как обычно, на перемене он первым выскочил из класса, вбежал в булочную и, схватив с прилавка два яблочных пирожных, сунул их за пазуху. Но не успел он вытащить руку из-за куртки, как в булочную вошел хозяин и схватил его.

— Покажи, что там у тебя!

Начался скандал. Булочник грозился рассказать все учителю. Об этом, конечно, узнают родители, и отцовская пряжка опять будет гулять по спине Эрнеста. А какой позор! Вот теперь, пожалуй, его могут исключить из школы. Будь оно чуточку пораньше, это оказалось бы кстати, но сейчас, пока отец дома, это слишком опасно.

— Дяденька, простите, я больше не буду, — умолял Эрнест. — Не ходите к учителю, я заплачу.

— Ничего не поможет, — сказал булочник. — Тебя следует проучить, пока еще не поздно. Начнешь с иголки, кончишь конем. Иди, иди на урок, слышишь — звонят.

— Ну, дяденька… — голос Эрнеста дрогнул, и по лицу градом покатились крупные слезы. — Я никогда больше… не буду. Пожалуйста, не ходите к учителю.

Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы на помощь Эрнесту не явилась жена булочника. Услышав плач мальчика, она вошла в булочную и пожалела его.

— Отпусти на этот раз, он же еще мал. С него хватит и того страха, что он перенес. Больше он так не станет делать.

Булочник поворчал еще немного и, постращав Эрнеста, смилостивился:

— Ну, иди, и чтобы это тебе послужило уроком. Если еще раз поймаю, без разговоров пойду к учителю.

— Спасибо, дяденька.

У Эрнеста словно камень с души свалился. Вприпрыжку он пустился в школу.

Многим подобное переживание помогало излечиться от дурной наклонности. Но Эрнест стал только более осторожным и ловким. Доступ в булочную был для него теперь закрыт, но здесь же, в школе, имелась учительская. Иногда учителям надо было что-то принести из класса, который помещался в нижнем этаже, и они посылали туда кого-нибудь из мальчиков. Эрнест всегда охотно выполнял поручения, потому что в этот класс проходили через учительскую, а там, на полках, лежали немецкие книги. Не понимая еще ни слова по-немецки, он каждый раз мимоходом засовывал за пазуху брошюрку. Однажды ему попался на глаза перочинный ножик, в другой раз — пепельница, еще как-то — бутылочка с красной тушью. Все это были ненужные вещи, и дома он не смел их никому показывать, но мальчик испытывал странное удовольствие, если ему удавалось стащить какой-нибудь пустяк и спрятать в сарае. Изредка, когда поблизости не было братьев, Эрнест забирался за поленницу и любовался своими тайными сокровищами, количество которых с каждым днем росло. Ручки, кусочки карандашной резинки, перчатки, синий мел, ленточки из кос девочек хранились вместе с более ценными вещами. Самым замечательным его приобретением была гипсовая статуэтка, стоявшая в свое время в школе на фортепьяно. Эрнест воровал не ради выгоды — приятен был риск. А когда обворованный начинал искать пропажу, подозревая то одного, то другого, так приятно чувствовать себя в безопасности! Как искренне оправдываются ложно обвиняемые, как они плачут и клянутся. А он, Эрнест, знает все и продолжает опасную игру.

Когда дрова в сарае пошли на убыль, Эрнест перенес свой тайник в картофельную яму на поле. Там, правда, было менее удобно — ходить туда можно было только с наступлением темноты, — но зато безопаснее.

6

В ту осень сыновьям Зитара долго пришлось ожидать снега. Лишь в начале ноября река стала и за одну ночь покрылась толстым слоем льда так, что по нему можно было ходить. Карл сейчас же разыскал в каретнике санки и отправился с Янкой на реку. Там они резвились несколько часов, забыв обо всем на свете, в том числе и о книгах.

Сущее наказание с этими книгами! До сих пор учился только Карл, теперь уже не давали покою и Янке: он обязан был ежедневно часа два просиживать за букварем и грифельной доской. Читать по складам он научился еще прошлой зимой, но летом многое вылетело из головы. Теперь отец велел ему выучить таблицу умножения и знать наизусть заповеди. По утрам Янка обнаруживал в букваре снесенный петухом пятак[8] — плату за усердие и прилежание.

Вечерами, когда Зитару приходила в голову мысль проверить знания Янки, они усаживались за стол, и Янка, тихонько водя пальцем по строчкам, читал:

— Ка-о-ко… зе-а-за… коза…

Позже он мог читать не только по слогам и не только по букварю, а по любой книге, где было напечатано крупными буквами.

— Смотри, Карл, как бы Янка не догнал тебя в учебе, — подшучивал Зитар над вторым сыном.

— Да он только по картинкам догадывается, — защищался Карл. — Увидит на картинке льва с гривой и читает: «Лев рычит». Так-то и всякий может.

Но при проверке оказалось, что Янка читает правильно и не видя перед собой картинки.

— Умная голова, со временем выйдет из него толк, — решила мать.

Зитару приходилось соглашаться с ней. Правду сказать, капитана мало интересовало, как живет и растет его младший сын. Возможно потому, что в доме была еще маленькая Эльга. Птицы, выводящие дважды в году птенцов, забывают о первом выводке, когда вылупится из яйца второй. Вся любовь родителей чаще всего сосредоточивается на самых младших, старшим приходится довольствоваться тем, что останется.

Янка не замечал сдержанного отношения отца к нему. И несмотря на то, что отец часто прогонял малыша, он при каждом удобном случае вертелся под ногами, нес показывать свои игрушки и иногда даже пытался втянуть отца в игру. И если Зитар, находясь в особенно хорошем настроении, был так снисходителен, что несколько минут играл с сыном, глаза Янки загорались гордостью, потому что для него, как и для всякого другого мальчика, отец являлся предметом восхищения: он ведь самый большой и могущественный человек в мире.

Редкие минуты ласки искупали недели невнимания. Поэтому Янка не мог понять, как можно плохо относиться к отцу, бранить его и сердиться на него. Когда однажды в Мартынов день Зитар ушел в корчму Силакрогс праздновать именины брата и не возвращался два дня, Янка оказался единственным, кто не принимал участия в кампании, организованной матерью против отца. Весь дом был настроен очень враждебно. Альвина ходила с заплаканными глазами, мать Андрея олицетворяла собой