Луи Жаколио - Берег черного дерева и слоновой кости. Корсар Ингольф. Грабители морей Страница 26

— Беги! — шепнули ему товарищи, делая вид, будто толкают его.

Ив понял, что надо спасать свою голову, и бросился со всех ног вдоль берега по направлению к негритянскому городу, отделенному от европейской части только рвом, наполненным водой.

По приказу боцмана матросы бросились за ним в погоню с очевидным намерением не догнать его: они знали, какие страшные последствия влечет за собой преступление Лаеннека, и поняли, что начальство не задумается показать им пример. Уже отупевшие от корабельных порядков, они и сами не одобряли Ива, но радехоньки были, что он убежал от казни; боцман же, не говоря уже о мести за оскорбление, должен был еще позаботиться и о дисциплине, а потому сам бросился вслед за своими людьми и вскоре опередил их.

— Стой! — закричал он, схватив беглеца за шиворот.

— Не доводите меня до отчаяния! — взмолился несчастный вне себя от ужаса.

— Не увеличивай преступления сопротивлением!

— В последний раз прошу, пустите меня!

Матросы поколебавшись, подбежали на помощь начальнику. Лаеннек увидел себя мысленно перёд военным судом, услышал свой приговор, узнал, что его расстреляют, вспомнил свою родину, свою мать, которую никогда не поцелует, и потерял голову… он выхватил кортик и сунул его в горло боцмана, а сам опрометью бросился в ров, переплыл на другой берег с неимоверной быстротой и скрылся в лабиринте узких и темных закоулков негритянского города.

Через полчаса после этого, по жалобе капитана корабля, губернатор Сан-Паоло-да-Луанды приказал военному отряду оцепить хижины негров и разослал нарочных по всем направлениям. Но все поиски были напрасны: Лаеннек исчез. Одна негритянка, сжалившись над ним, спрятала его остроумным образом: она завернула его в вязанку тростника, приготовленного для плетения корзин, связала тростник в пук и оставила лежать у двери хижины.

Никому и в голову не приходило искать в тростнике беглеца; на ночь негритянка освобождала его, днем, опять скрывала в той же темнице. Через две недели корабль снялся с якоря и ушел, а португальская полиция перестала тревожить себя поисками беглого матроса; у нее и своих хлопот было слишком много, чтобы еще попусту дремать под жгучим солнцем на плотинах порта. Лаеннек не мог оставаться в Луанде, где консул непременно арестовал бы его. Отплыть на иностранном судне было немыслимо, не имея никаких бумаг. Франция навеки закрылась для него. Правда, боцман не умер от раны; но, будучи два раза жертвою беззаконного покушения, он не оставил бы своему оскорбителю никакой надежды на помилование.

Молодая негритянка, которой Лаеннек был обязан спасением, была уроженкой Верхнего Конго; привязавшись к Иву, она предложила ему идти с ней к ее родному племени, заверяя его в хорошем приеме. Как все моряки, он сохранял свои деньги в кожаном поясе, который носил под курткой. Будучи бережлив, как истый бретонец, он сохранил все свое жалованье за два года в надежде помочь этим запасом своей семье по возвращении из кругосветного плавания. Теперь он воспользовался сбереженными деньгами, чтобы купить себе хорошее ружье, несколько фунтов пороха, свинца, форму для литья пуль, а также несколько штук бумажных тканей в подарок негритянке Буане, и пошел вслед за ней.

Они шли сорок два дня и наконец пришли в город Матта-Замбу, где царствовал Гобби. В это время король был в натянутых отношениях с самым сильным соседом по имени Огуне. Ив Лаеннек вызвался обучить армию Гобби и сделать его могущественнейшим властелином всей страны. Гобби, видавший европейские парады в Луанде и Бенгеле, с радостью принял его услуги и провозгласил его главнокомандующим армией, состоявшей из трех тысяч воинов, из которых только половина была вооружена ружьями, у других же были копья. Дикие воины имели обычай драться в свалке, как попало.

Лаеннек разделил их по ротам и образовал отдельный отряд, вооруженный огнестрельным оружием. Он научил их маршировать, строиться в каре или колоннами и, главное, не выскакивать вперед и стрелять только по команде. У Гобби был свой особый воинский устав, который немало способствовал успеху обучения его армии: всем непокорным он рубил головы; это было почти единственное наказание, употребляемое им применительно ко всем подданным.

Через три месяца после прибытия Лаеннека во всем Конго не было войска лучше армии Гобби, который, мучаясь нетерпением испытать на деле своих воинов, объявил войну соседу Огуне. Гобби одержал полную победу и имел счастье собственноручно отрубить голову своему неприятелю. Не стоит и говорить, что, по примеру своих европейских собратьев, он присоединил немедленно владения побежденного к своей державе.

Все это время Лаеннек, не щадя своей обесцененной жизни, принимал участие в боях и выказывал при этом необычайную храбрость; пули и стрелы так и летали вокруг него, а он и внимания на них не обращал. Хотя Ив постоянно находился впереди своего отряда, но выходил из битвы без малейшей царапины. Быстро распространились слухи, что он неуязвим и имеет при себе фетиш, ограждающий от смерти. Само собой разумеется, он не стал разуверять дикарей, потому что общий суеверный страх делал его еще более неприкосновенным и давал ему, кроме того, средство сохранять свободу действий. Лаеннек заявил королю, что будет защищать его против всех неприятностей, но предупредил, чтобы Гобби не рассчитывал на него при похищении и продаже невольников.

Гобби был иногда так же суеверен, как последний из его подданных, и вполне доверял могуществу европейского фетиша, хотя не питал никакого почтения к волшебным фокусам своих жрецов. Так скучающие христианские князьки увлекаются порой буддизмом или культом ацтеков. Очень досадно было Гобби услышать заявление своего главнокомандующего, однако он побоялся противоречить тому, которого все отныне называли Момту-Самбу, то есть «человек неуязвимый».

Наконец-то Лаеннек мог проводить дни совершенно свободным. Время свое он тратил на охоту и на исследование страны, желая развлечься или заглушить усталостью печальные воспоминания о прошлом.

Он аккуратно явился на свидание, назначенное молодым друзьям. Рассказав им о своих приключениях, Ив выслушал также их историю, после чего поклялся избавить юношей от участи, которую уготовлял им Гобби.

Увлекаемые нетерпением, Барте и Гиллуа хотели бежать в ту же ночь, но Лаеннек объяснил им необходимость отсрочки.

— Надо усыпить бдительность Гобби, — сказал он. — За нами непременно будет погоня, и потому нам необходимо опередить их хотя бы на два-три дня пути, а вы должны понять, как трудно будет скрыть наше отсутствие хотя бы и на двадцать четыре часа.