Джеймс Купер - Два адмирала Страница 26

— Мне чрезвычайно приятно это слышать! Вот его однофамилец, наш молодой лейтенант, — доблестный и благороднейший молодой человек, какого мне когда-либо случалось видеть! Если бы вы были моей дочерью, Милдред, я так же охотно отдал бы вас замуж за этого молодого человека, как оставил бы ему свое состояние, если бы он был моим сыном.

Милдред улыбнулась; хотя лукавое выражение ее лица и было отуманено печалью, но она достаточно владела собой, чтобы скрыть свои чувства.

— С вашим знанием света, сэр, — отвечала она, — вы как нельзя вернее оценили обоих молодых людей. Впрочем, господин Том Вичекомб, несмотря на то, что вы слышали сегодня от моего батюшки, вовсе не способен серьезно обо мне думать. Я вовсе не гожусь в леди Вичекомб, и, думаю, у меня достало бы благоразумия отклонить подобную честь, если бы мне ее и предложили.

— Но оставим этот разговор, потому что все мои предосторожности были совершенно излишни. Кажется, с этим господином Томом случилось здесь, на утесах, какое-то необыкновенное происшествие. Мне говорил о нем сэр Джервез, хотя и довольно неясно.

Милдред объяснила Блюуатеру его ошибку и потом довольно подробно рассказала ему об опасности, в которой находился лейтенант, упав с утеса, и о средствах, которые были приняты для его спасения.

— Все это как нельзя лучше показывает неустрашимость и мужество господина Вичекомба, — отвечал контр-адмирал довольно серьезно, — но, признаюсь вам, гораздо было бы лучше, если бы этого вовсе не случалось. Люди, которые по-пустому рискуют своей жизнью, вряд ли могут иметь много внутренних достоинств. Другое дело, если бы он имел на это какие-нибудь уважительные причины.

— О, он имел причину, сэр; он слишком далек от того, чтобы делать подобные безрассудства без особенной цели.

— Позвольте же мне узнать, в чем заключалась эта цель? Вероятно, она должна быть слишком уважительна, если потребовала такого отважного поступка.

Милдред была в большом затруднении, что отвечать адмиралу. Сердце ясно говорило ей причину, побудившую Вичерли взобраться на утесы, но она ни за что не решилась бы объяснить ее своему собеседнику, хотя в душе и чувствовала неизъяснимое удовольствие, происходившее вследствие сознания, что никто иной, как она сама, была виновницей этого отважного поступка.

— Цветы, которые растут в южной части этих утесов, адмирал Блюуатер, чрезвычайно душисты и красивы, — сказала она. — Услышав о них от матушки и меня и узнав, как мы их любим, он отважился взобраться за ними на утесы, не в этом месте, где они так отвесны, но в другом, где с небольшой осторожностью можно легко ходить; забывшись, он увлекся дальше того, сколько позволяло благоразумие — и несчастье случилось. Несмотря на это, я вовсе не считаю господина Вичекомба безрассудным.

— Он имеет прелестнейшего и красноречивейшего адвоката, милая Милдред, — отвечал Блюуатер, улыбаясь, хотя выражение лица его и было печально, — и потому совершенно оправдан.

Милдред старалась смеяться, думая этим скрыть свои собственные чувства, но ее слушатель был слишком опытен и проницателен, и, следовательно, его не легко было обмануть. На обратном пути к дому Милдред он был весьма неразговорчив, и когда они вошли в комнаты, Милдред заметила при свете свечи, что его лицо все еще было печально. Было уже далеко за полночь, когда он распростился с миссис Доттон и ее дочерью, обещая, до отплытия эскадры, еще увидеться с ними. Хотя и было уже очень поздно, но ни сама госпожа Доттон, ни Милдред не чувствовали расположения ко сну; они вышли снова на утес, желая насладиться приятной прохладой ночи.

Спустя несколько минут из-за утесов показалась восьмивесельная шлюпка, которая быстро летела к судну, на гафеле и топе бизань-мачты которого виднелись фонари, а на крюйс-бом-брам-стеньге развевался миленький контр-адмиральский флаг. Ближайшее судно к берегу был куттер, и когда шлюпка подошла к нему довольно близко, с палубы его раздался довольно громкий оклик: «Boat ahoy? ». На это послышался также довольно громкий ответ самого Блюуатера: «Контр-адмиральский флаг! ». Затем последовала снова глубокая тишина среди тихих и мерных ударов весел. Она прерывалась только с новым приближением шлюпки к судну, и тогда снова раздавались оклик и ответ, и снова воцарялось во всей окрестности безмолвие ночи. Наконец, шлюпка подошла к корме «Цезаря» — контр-адмиральского корабля, и в последний раз раздался оклик. Затем последовало на судне маленькое движение, и когда удары весел прекратились, фонари, зажженные на этом судне, были погашены.

Когда все смолкло, миссис Доттон и Милдред возвратились домой и скоро забылись крепким сном после этого тревожного и, по своим последствиям, более, чем им казалось, важного для них дня.

Глава XI

Когда я размышляю о жизни, я вижу, что она только обман; но предаваясь сумасбродным надеждам, люди любят быть обманутыми. Полные уверенности, они льстят себе, что будущее их вознаградит; но будущее еще хуже, чем настоящее.

Хотя адмирал Блюуатер и уделял обыкновенно сну весьма небольшое время, однако, он не мог назваться, как говорят французы, ранней птичкой. На военных судах есть особый утренний час, мытье палуб. Он бывает большей частью при восходе солнца. Этот час самый несносный на судне и для ленивцев10, и для свободных от службы офицеров, которые всегда проводят его, сидя на решетинах люков.

Адмирал Блюуатер только что открыл глаза, когда первое ведро воды было вылито на палубу; он долго еще лежал в том приятном забытье, которому так охотно предаются моряки, достигнувшие звания командиров.

В эту сладкую минуту в каюте показалось свежее лицо мичмана, который, убедившись, что его начальник не спит, сказал:

— Записка от сэра Джервеза, адмирал Блюуатер!

— Очень хорошо, сэр, — отвечал тот, принимая записку. — Какой теперь ветер, лорд Джоффрей?

— Ирландский ураган, сэр; впрочем, все в порядке.

— А что прилив?

— Еще не начинался, сэр, теперь мертвая вода, или, лучше сказать, только что начался отлив.

— Ступайте наверх, милорд, и посмотрите, повернул ли «Дувр» на левый борт, чтобы подойти к нашей корме.

— Слушаю, сэр! — И мичман Джоффрей, младший сын одного из славнейших домов Англии, побежал по трапу исполнить поручение начальника.

Между тем Блюуатер протянул руку и отдернул занавеску на своем маленьком окне; потом достал очки и принялся читать записку сэра Джервеза. Это раннее послание заключало в себе следующее:

«Дорогой Блюуатер!

Я пишу тебе эти строки в кровати такой величины, что в ней, я думаю, легко мог бы маневрировать 90 пуш. корабль.