Саша Кругосветов - Путешествия капитана Александра. Том 3 Страница 27

Так что есть деньги Банка Всея Мории. Есть ещё какие-то. Не в Банке. А где? Что – где? Одно – там, другое – сям. Да, всё на учете. На фу-фу у нас не проходит. Это Общак наш. А Общак денег на ветер не бросает. У нас всё строго.

Вот так. Общак, значит… Включать Общак в общий перечень госслужб, министерств то бишь, или нет? Как же. Нужны Общаку министерства. Общак, поди, поважнее министерств будет. Это фонд лучших друзей страны. Это будущих поколений фонд. Причем здесь Газон? Здесь всё строго. По понятиям. Вот где, оказывается, границы законов, границы Газона. А что это такое – по понятиям? Да, не всем дано знать это. Если потребуется, будет время, – узнаете. И не суйтесь-ка не в свои дела. Ни вы, трудящаяся публика Мории, ни ты, поэт-патриот, ни, тем более, вы, гости наши дорогие, птички вы залётные, не от мира сего. Нам в этой стране жить. И нам решать, что, как, к чему, а что ни к чему.

На этой высокой ноте я и закончу раздел описания жизни Мории. Появились какие-то понятия, о которых мы не имеем понятия. Но об этом мы узнаем позже. Ещё не вечер.

Рейнский проспект

Всё то, чего коснется человек,Приобретает нечто человечье.Вот этот дом, нам прослуживший век,Почти умеет пользоваться речью.Мосты и переулки говорят.Беседуют между собой балконы.А у платформы, выстроившись вряд,Так много сердцу говорят вагоны.А там ещё живёт петровский век,В углу между Фонтанкой и Невою…Всё то, чего коснулся человек,Озарено его душой живою.

Дата и время встречи с Сусляком назначены. От дома Дижа до резиденции начальника ТАК недалеко. Основная часть дороги проходит по красивому, прямому как стрела, четырёхкилометровому Рейнскому проспекту.

Как прекрасны Рейнский проспект, Рейнская перспектива! Дома выстроились вдоль него кубами и бегут, сливаясь в планомерные трёх-четырёхэтажные ряды слева и справа. Ряды домов перспективы разрезаются поперечными рядами, перпендикулярными рядам продольным. Это пересекающие её улицы и переулки и, застроенные без разрывов, набережные уютных каналов.

Перспектива с ходу перепрыгивает через водные преграды трамплинами металлических мостов. Жизненный путь морийца подобен прямолинейной перспективе. Мчится мориец в прокрустовом ложе раз навсегда установленных ясных и безупречно строгих ограничений, так же, как перспектива Рейнская. Одна лишь разница: перспектива эта не имеет ни начала, ни конца, а жизнь устроена иначе. Обывателю кажется, что жизнь – ясная, прямолинейная и бесконечная линия странствий. Как же неожиданно обрывается она, заканчивается… А дорога, перспектива, несётся дальше и дальше без остановки. В ясные дни издалека видны ослепительно сверкающая золотая игла собора Святого Петра, облака в лучах багряного заката. В туманные дни не видно никого и ничего.

Так и мчится Рейнский проспект, запущенный властной рукой Кифы Великого. Чем быстрее мчится Рейнский проспект, тем медленнее течёт время среди сумасшедшего бега бесконечностей. История замерла на месте в тот момент, когда Кифа Великий поднял на дыбы Великую Морию. Среди бега туфель, калош, шляпок, носов, шарфов, пальто, грохота пролёток, карет, шума и криков толпы мёртво стоит история, тихо покрываясь зелёной плесенью, разъедающей вечные камни, куски затвердевшей, остановившейся лавы. Стоит история в леденящей тишине застывших исторических событий. Стоит под тяжёлым взглядом витающего в воздухе огромного Вельможного Чиновника, контролирующего всё, что происходит и не происходит на Рейнской перспективе.

Но как ни бесконечен этот проспект, как ни убегает он из одной бесконечности в другую… наступает момент, и спотыкается он о набережную. Здесь заканчивается всё: и череда бричек, и крики кучеров, и вой сирен экипажей важных сановников, и всевозможные обыватели, бегущие по делам, и разного рода свободные граждане, беспечно фланирующие вдоль чётких линий, безупречно очерчивающих пространство Рейнского проспекта. Здесь и край земли, и край бесконечности.

А там-то, а там-то – святый Боже, святый крепкий, помилуй нас! Туман да муть, то желтоватая, то зеленоватая. Вправо-влево видны берега Мории. Далеко-далеко. Будто дальше, чем следует быть тому. Испуганно опустились берега, опускаются всё ниже и ниже. Опустились земли, опустились здания. Кажется, опустятся вот-вот и воды вместе с ними. И хлынет на воды, на берега, на здания, болотная, глубокая, зеленоватая муть ядовитая. А над всей этой мутью в тумане дрожат и грохочут, убегая вдаль чёрными телами, далёкие мосты: Иоанновский, Себастьяновский, Кифы Великого.

Мистической красотой Рейнского проспекта, построенного Кифой Великим, неизменно восхищались путешественники, иностранцы, посещавшие независимую Морию. По образу и подобию его строили Невский проспект в северной столице России, городе Святого Петра. Красоту Рейнского проспекта воспевали и немцы, и итальянцы, и даже наш с тобой соотечественник, Николай Васильевич Гоголь. Так хороши были конные статуи, установленные на каменных мостах Рейнского, что многие императоры Европы упрашивали Великого Канцлера подарить им подобные статуи. Вот и появились великолепные скульптурные композиции морийских коней в Берлине, Неаполе и Санкт-Петербурге. Возможно, что-то здесь неточно. Ручаться не могу. Мории давно уже больше нет. А известная нам история её полна ошибок, мифов, легенд и мистификаций.

Не раз прогуливался Александр по Рейнскому проспекту с раннего утра до поздней ночи, ожидая дня условленной встречи с руководителем Тайной канцелярии и наблюдая постоянную циркуляцию публики по Рейнской перспективе, для чего она, собственно, и была построена. Не для циркуляции же воздуха, например. Рейнский проспект – публичный проспект.

Поразительно свойство Рейнского проспекта. Ограничивают его нумерованные дома. По одной стороне – чётные, по другой – нечётные. Нумерация идет в порядке следования домов, и поиски нужного дома весьма облегчаются. Вот как: живут в Мории одни токмо дураки, а поди ж – додумались.

С утра туман. Изморозь. То ли изморось. То ли мелкая морось. Собирается в ручейки. Поливает улицы и проспекты, тротуары и крыши, низвергается холодными струями с жестяных желобов в жестяные же трубы. Эта, то ли изморозь, то ли морось, поливает прохожих, награждает их кашлями, насморками, ознобами, простудами. Гриппы, дыхательные воспаления заползают вместе с тончайшей пылью дождя под приподнятые воротники, надвинутые шапки, картузы, шляпы прохожих. Кто эти прохожие? Школьники, студенты, чиновники, офицеры, рабочий люд, субъекты, субъекты, субъекты. И субъект, можно сказать по-другому – обыватель, озирается по сторонам с тоской, глядит на проспект неотчётливым, смазанно серым лицом, циркулирует он в бесконечной перспективе проспекта. Может быть, в бесконечной перспективе перспективы? Преодолевает бесконечность эту без жалоб, возражений и ропота, в бесконечном токе таких же, как он. Среди грохота и трепетанья пролёток, карет, различного рода тарантасов, мелодичных рулад гудков вельможных экипажей, гула тяжёлых ломовых повозок, грохотов и гулов нарастающих и потом снова убывающих, в непрерывных криках продавцов газет, зазывал городских экскурсий и зазывал разных учреждений злачных, часто – достаточно непристойных заведений.