Флибустьер. Вест-Индия - Ахманов Михаил Сергеевич Страница 28

Гордо выпрямившись, индеец ударил себя кулаком в грудь и вдруг заговорил на ломаном английском:

— Чичпалакан не кушать человеки! Зачем? Черепаха есть, рыба, ящерица… Человеки не нужен кушать, нужен, чтоб убивать. — Он подумал и уточнил: — Испанский человеки.

— Разбирается, отродье дьявола, — буркнул Стур. — И много ты убил испанцев?

Парень выставил два пальца. Ну и ну! Лихой юноша! — мелькнула мысль у Серова. Другая тут же ее догнала: врет, наверное, цену себе набивает — по внешности совсем дитя!

Он поделился этим соображением с боцманом, но тот, усмехнувшись, покачал головой.

— Какое дитя, придурок? Видишь, татуировка, кайман колечком на груди? Взрослый воин, и лет ему за двадцать. Эти, с Ориноко, невысокие и безбородые, только с виду сопляки, а дай им ножик, быстро печень вырежут.

Чичпалакан, переминаясь с ноги на ногу, растопырил пальцы и затряс ладонями.

— Нет, нет, не резать! — Он прикоснулся пятерней к плечу Серова. — Большой воин, хозяин! Взять мой от цлонг-чи, от злого, как ягуар! Чичпалакан рад. Чичпалакан показать дыру в земле.

Боцман внезапно насторожился. Его лицо, и так не слишком выразительное, закаменело, зрачки впились в индейца, будто тот не о дыре говорил, а как минимум о тайном кладе, зарытом Генри Морганом где-нибудь поблизости. Скажем, в саду губернаторской резиденции.

— Дыра? Что за дыра?

— Старый дыра, очень старый, — охотно пояснил Чичпалакан. — Испанский человеки доставать из нее такое. — Он показал на серебряное кольцо в ухе боцмана.

— Рудник! Рудник, клянусь мачтой и якорем! — пробормотал тот и повернулся к Серову: — Вот что, парень, с индейцем этим пусть капитан разбирается. Капитан и мистер Пил. У Пила тоже отличный нюх, где можно деньжат срубить по-быстрому… Эй, Бруно! — Стур махнул одному из новых вахтенных. — Приглядишь за людоедом. Накорми и отмой, а то больно уж грязен… Фарук, выпусти лекаря и тащи сюда! Ты, Эндрю, рожу сполосни и сопли подотри. Пойдете к губернатору.

Все на палубе «Ворона» разом завертелось, закрутилось. Чичпалакана повели на бак, к стоявшей у гальюна бадье, Серов принялся отряхивать скудную одежду, затем нацепил перевязь со шпагой и пояс с ножом и кошельком, Фарук и Рик Бразилец вынесли полуголого лекаря, положили у фальшборта и окатили пару раз водой. Росано перестал храпеть, раскрыл глаза, послал негра и турка в помойную яму и сообщил, что он в полном порядке. Затем нырнул в свою каюту и появился минут через десять в приличном черном камзоле, бархатных синих штанах, белых чулках и башмаках с медными пряжками.

— Это тебе, юноша. — Протянув Серову увесистый саквояж, лекарь тоскливо вздохнул. — Синьор Стур, а синьор Стур… пару глотков… uno…[37] хотя бы на самом донышке…

— Старик не велел, — насупился боцман. — Ты, Эндрю, пригляди за ним. Обратно пойдете, любой кабак — ваш, а до этого — ни капли! — Он кивнул на шлюпку, причаленную к борту «Ворона». — Ну, отправляйтесь. Рик, Фарук и Робин вас отвезут.

Пока гребли к берегу, Росано сидел скучный, с опрокинутым лицом. Мучается, бедолага, с сочувствием подумал Серов. Сам он от похмелья не страдал — пил вчера в меру, и голова была ясной, только побаливало между лопаток, куда заехали бутылкой. Это, впрочем, не мешало ему любоваться видом на Бас-Тер, выглядевший с моря весьма живописно. Набережная, все еще полная народа, тянулась метров на семьсот, а с запада, там, где была таверна папаши Пью, над ней возвышался утес с прямоугольным строением, похожим на огромную коробку из-под обуви. Скалистый форт, сооруженный в середине прошлого столетия, держал под прицелом всю акваторию бухты, и в эффективности его орудий не раз убеждались испанцы, штурмовавшие оплот Берегового братства. Теперь, однако, в этой крепости было маловато пушек — то ли испанцы ей не угрожали, то ли вообще времена наступили спокойные, с затишьем в пиратском ремесле после смерти Моргана и гибели Порт-Ройяла.

В восточной стороне набережной была воздвигнута протестантская часовня, а ближе к середине — католическая церковь. Колокольни этих сооружений, словно корабельные мачты с реями-крестами, торчали над плоскими крышами складов, над кабаками, притонами, лавками и жилыми лачугами, сгрудившимися на берегу. Дальше одна за другой поднимались вверх террасы, пересеченные крутыми извилистыми улочками, сбегавшимися большей частью к площади у губернаторского дворца и казармы. С учетом зеленых насаждений Бас-Тер, пожалуй, занимал территорию около квадратного километра, и было в нем не меньше тысячи домов. Вернее, сто домов и девятьсот халуп, подумалось Серову, взиравшему на это жалкое поселение. Однако и здесь вершилась своя частица истории, причем немалая, если вспомнить о реках золота и серебра, струившихся из этих краев в Европу. С историей Серов не собирался спорить, как и с тем, что морской разбой был эффективным трубопроводом, что перекачивал долю испанских богатств к британским и французским берегам. Его волновала другая проблема: какое отношение это имеет к нему?.. В сущности, никакого, решил он, когда шлюпка скользнула вдоль причала.

Они с лекарем сошли на берег и зашагали к проулку, что начинался между бревенчатым зданием склада и церковью. В тени под западной стеной сидели трое: Хенк, Мортимер и Страх Божий. По виду их было заметно, что ни одна таверна от Скального форта до церкви не оказалась пропущенной или забытой. Мортимер снова лишился сапог, зато приобрел два синяка, на челюсти и под глазом; кулаки у Хенка были ободраны, а рубашка, и без того ветхая, разорвана до пупа; что же до Страха Божьего, то оценить его состояние было тяжелей — буйная ночь мало чего могла прибавить к его внешности. Впрочем, он еще шевелился и даже мычал под нос какую-то мелодию. Наклонившись над ним, Серов разобрал: «Гуляли козаченьки вдоль по Днипру-реченьке… гей, гуляли хлопци, резали панов… гей, гуляли, кровь пускали…»

Он выпрямился, потрясенный. Родная речь, знакомые слова! Его вселенная, замкнутая в круг тропических островов и берегов, стремительно расширялась; в ней уже было место не только Карибскому морю, не только Вест-Индии и Испании, Британии и Франции, не только Мадриду, Парижу и Лондону, но и Москве, и заснеженным русским просторам, и рекам, что текли в тех землях, Волге, Дону и Днепру, горам Урала и необъятным просторам Сибири. Как он мог о них забыть? Не иначе, шок, затмение души и сердца! Ведь вспоминал и Камчатку, и Москву, и даже Пермь с ее аномальной зоной, но почему-то казалось, что все это в далеком будущем, а здесь и сейчас — лишь море, знойное солнце, корабли и острова. Но это не так, совсем не так! Россия тоже в этом мире, и куда ни пойдешь, на запад или на восток, в нее упрешься, ибо нет ей соперников по огромности! Ни Канады нет, ни Штатов, ни Австралии, ни Бразилии, а Россия есть! Она там, за Атлантикой и мелкой Европой, и в другую сторону тоже она, за Америкой и Тихим океаном! Эта мысль поразила Серова. Опять склонившись над Страхом Божьим, он дернул его за ворот и, глядя в изуродованное лицо, выдохнул:

— Страх! Слышишь меня, Страх! Ты откуда? Как твое имя?

Он говорил по-русски и получил ответ на том же языке.

— Не Страх, а Стах Микульский, з-запоррожец! А ты кто? Н-не помню твоей хари… Или встречались где?.. На турских галерах? Или в веницейском к-хаземате? Или на гишпанской каторрге?

Глаза у него казались стеклянными, и было ясно, что он никого не узнает. Перешагнув через ноги Страха Божьего, Серов поспешил за ушедшим вперед хирургом и догнал его у заведения, над дверью которого висели большие деревянные ножницы. Видно, что-то странное читалось в лице Серова, так как итальянец, страдальчески морщась и потирая висок, спросил:

— Тоже в голове непорядок, юноша? Зайдем-ка сюда и поправим. Здесь проверенные medicina…[38]

Он шустро юркнул внутрь. В длинной комнате с подслеповатым окошком царили тишина, полумрак и запах лекарственных трав. Прямо были полки, заставленные ступками, банками, коробками и пузырьками, слева — зеркало, табурет и низкий столик, на котором лежали ножницы, бритва и огромный гребень, справа, за камышовой занавеской, еще один стол, две скамьи и открытый шкафчик с бутылями темного стекла. Комплексный бизнес, догадался Серов — аптека, цирюльня и рюмочная.