Бруно Травен - Корабль мертвых (пер. Грейнер-Гекк) Страница 29

Тут-то они себя и выдали. Англия – единственная страна, в которой я не мог уволиться, как и всякий другой моряк, плавающий не на английском корабле. Но я не мог обойти этого ответа. И я не мог доказать им, что они лгут.

Все это кажется смешным. Никто, разумеется, не мог заставить меня поступить на корабль, пока я стоял на твердой почве и не был под властью и законной силой шкипера. Но ведь это всегда так: когда чувствуешь себя слишком хорошо, слишком счастливо, то хочется еще лучшего. При этом человек всегда питает тайную надежду, что каждая перемена ведет к лучшему. По-видимому, с тех пор как Адаму стало скучно в раю, люди чувствуют на себе проклятие вечной неудовлетворенности и всю свою жизнь расточают в погоне за призрачным счастьем.

Когда я подумал об Англии, с ее вечными туманами, с ее пронизывающей сыростью, с ее травлей иностранцев, с ее глупо улыбающимся наследным принцем, на лице которого застыла маска, и сравнил эту холодную страну со свободной, солнечной Испанией и ее приветливыми обитателями, меня охватила смертельная тоска.

Но это была моя судьба. Я сказал уже, что как истинный моряк, умеющий держать свое слово, я должен был пойти на этот корабль, если бы даже он повел меня прямым путем к морскому дну; пойти на этот корабль, над которым я так громко, неистово смеялся, когда увидел его впервые, и на котором я никогда не рискнул бы плавать, если бы от этого зависело даже спасение моей жизни. Нет, я никогда не собирался плавать на «Иорикке», с ее командой. «Иорикка» мстила мне за мой смех. Так мне и надо было. Зачем я спустился сюда и сел на виду у выходящих из гавани кораблей? Нечего показывать сюда носа. До уходящих кораблей никому нет дела. Если это не ваш собственный корабль, то и оставьте его в покое, не плюйте ему вслед. Это всегда приносит несчастье. И корабль не потерпит этого.

Моряк не должен охотиться на рыбу, моряк не должен думать о рыбе, это всегда кончается плохо. Каждая рыба или ее мать лакомились утонувшим моряком, поэтому моряк должен остерегаться рыбы. Если моряку захочется поесть рыбы, пусть купит ее у порядочного рыбака. Рыбная ловля – его профессия, ему это не принесет вреда; для него видеть рыбу во сне означает деньги.

Я задал последний, еще возможный вопрос:

– Какая плата?

– Английскими деньгами.

– Как кормят?

– Превосходно.

И вот я очутился в кольце. Не осталось ни одной самой узкой щели для выхода. У меня не было никакого повода взять мое «да» обратно и никакого оправдания перед моей совестью.

Они бросили мне канат, я поймал его, взмахнул вытянутыми вперед ногами, ухватился за стенку корабля, и пока они с палубы тянули канат, вскарабкался вверх по стенке и перепрыгнул через борт.

Когда я стоял уже на палубе, «Иорикка» неожиданно быстро взяла полный ход, и пока я ласкал глазами утопающую вдали Испанию, у меня было такое чувство, словно я вступил в те огромные ворота, на которых начертаны роковые для моей судьбы слова:

Кто входит сюда,

Того имя и жизнь погасли,

Он исчез.

Надпись над матросским кубриком корабля смерти.

Кто входит сюда,

Того имя и жизнь погасли,

Он исчез.

В далеком, далеком мире

От него не осталось следа.

Закрыт ему путь назад,

Впереди – морское дно.

Темные силы сковали его,

Рай и ад отреклись от него.

Он – не день, он – не ночь.

Он то, чего нет, чего не будет,

Он слишком велик для вечности

И слишком мал для морской песчинки,

Имеющей во вселенной свою собственную цель.

Он тот, кто не был никогда,

Он тот, кто не жил ни в чьей мысли:

Он – ничто!..

XXIII

Теперь я мог рассмотреть вблизи охотников на акул. Впечатление, которое они произвели на меня издали, нисколько не улучшилось. Но и не ухудшилось. Я попросту был им уничтожен. Сначала я думал, что в числе команды есть несколько негров и арабов. Но теперь я увидел, что они выглядели так только благодаря угольной пыли и грязи. Ни на одном корабле, за исключением разве русских большевистских кораблей, юнга не стоит на равной ноге со шкипером. Да и к чему бы это привело? В один прекрасный день можно было бы спутать обоих и обнаружить, что юнга такой же интеллигентный человек, как и шкипер. Впрочем, это еще не значило бы, что юнга интеллигентный человек.

Здесь среди команды имелись, несомненно, разные чины. Тут были палубные рабочие первого, второго, третьего и четвертого разряда. Те два карманника, которые стояли рядом со мной, были, очевидно, рабочие пятого разряда. Я не знаю, какую именно расу принято считать в настоящий момент наименее цивилизованной. Мнение по этому поводу меняется с каждым годом, в зависимости от того, какую ценность представляет страна, в которой обитает та или иная нецивилизованная раса, для других культурных стран. Но оба эти рабочие не могли бы быть использованы такой нецивилизованной расой даже для того, чтобы разбивать кокосовые орехи. По-видимому, «Иорикке» не удалось набрать столько людей, чтобы каждый разряд имел соответствующего представителя. Вследствие этого палубные рабочие первого, второго, третьего и четвертого разряда не были вовсе представлены, а были лишь двое пятого и трое шестого разряда. Представителей пятого разряда я описал; представителей же шестого разряда я не в состоянии описать, так как не могу подобрать никакого подходящего сравнения. Они были в высшей степени оригинальны, и мне приходится удовлетвориться заявлением, что они были достойными представителями своей корпорации, и все без каких бы то ни было документальных доказательств поверили бы им, что они люди шестого порядка.

– Добрый день! – Предводитель карманников и ярмарочных жуликов, – впрочем, я хотел сказать: предводитель карманников и конокрадов, – подошел ко мне. – Я здесь второй инженер, а этот вот, мой сосед, – машинист.

Он настолько коверкал английские слова, что мне придется разъяснить их смысл. Он хотел сообщить мне, что он второй инженер и является следовательно моим прямым начальством с того момента, как я вступил в чумазую банду, а что его сосед – машинист, то есть мой унтер-офицер.

– А я, – представился я, – генеральный директор компании, владеющей этим судном, и явился сюда, чтобы поддать вам как следует жару.

Если эти двое вздумали меня дурачить, то им придется отказаться от этого занятия, потому что я плавал на кораблях поваренком уже в то время, когда все мои сверстники еще сидели над азбукой.

Но он не понял меня и продолжал: