Константин Бадигин - Путь на Грумант Страница 3

Ваня заметил, что челюсти хищника с некрупными, но острыми зубами судорожно двигались, как две пилы. Акула старалась перегрызть железо.

Федор Веригин, великан с широченными плечами, держал наготове полупудовый деревянный молот — кротило. Как только акулу подтянули к борту, он сильным ударом оглушил ее, и мореходы, набросив цепь на ворот, быстро вытащили добычу.

— Смиренна акула-то! — говорили мореходы, окружив распластавшуюся на палубе двухсаженную рыбину.

Действительно, полярная акула, «морская прожора», страшна только в воде. Вытащенная на палубу, она, в противоположность своим южным сестрам, совершенно безопасна.

Несколько человек, ухватившись за цепь, протащили акулу еще на два-три шага, на более удобное для разделки место. От шершавой акульей кожи на палубе остался заметный след: как будто дерево оцарапали стальной гребенкой. Это оттого, что акульи чешуйки снабжены как бы мелкими, загнутыми назад костяными гвоздочками.

Острый нож в руках богатыря Веригина с трудом брал крепкую кожу. Сделав широкий надрез на брюхе, Федор ловко отделил печень. Вот она, большая, желтая вывалилась наружу.

— Ужо натопим воюксы[6] — пуда три, не меньше, — заметил Степан.

Затем вспороли акулий желудок. Все знали, что иногда там можно обнаружить самые неожиданные предметы На этот раз, кроме двух небольших нерп, в брюхе ничего не оказалось.

Перед тем как выбросить акулу за борт, Клим через тон кую тростниковую трубочку надул воздухом рыбий желудок. Это было старое поморское правило.

— Вишь, удило-то вдругорядь поставили, — объяснял старик Ване, завязывая разрез куском веревки. — Ежели акулу так бросить, не надувши, она враз затонет и другие акулы ее жрать начнут. А приманку тогда не тронут, и не жди.

Напоследок старый Клим вырезал кусок шершавой акульей кожи пригодится в хозяйстве, а тушу, дружно поднатужась, мореходы спихнули обратно в море.

Вторая акула также быстро была поймана и разделана. Размером она была не меньше первой, в желудке у нее оказалось около двух десятков крупных рыб.

— Свежая еще треска-то, хоть уху вари, — пошутил кто-то.

Федор Веригин, потрошивший акулу, брезгливо поморщился и выбросил треску за борт.

Тем временем морские хищники, привлеченные запахом нерпичьего жира, окружили судно со всех сторон. Бесшумно двигались их черные тени в прозрачной воде.

— Смотри, оплыла лодью акула-то. На маленьком карбасишке ежели — страшно. Бывает, акула и опружить[7] карбас может. Вместо лысуна[8] попадешь прожоре в брюхо, — с опаской поглядывая на воду, сказал Степан.

Охота закончилась Промышленники развлеклись и весело подымали паруса, выкатывали якорь. Под удалую песню большой ворот медленно навивал шлаг за шлагом мокрый канат.

Наполнив паруса ветром, снова тронулась лодья в дальний путь. Палубу убрали и начисто вымыли. И опять пошла своим чередом жизнь мореходов.

Ваню интересовало на судне все. Он был неутомим и вездесущ. Его видели то на мачтах, то на носу лодьи, то он лазил в трюм, осматривая каждую бочку. Мальчик успел разговориться и с рулевым, упросив доверить ему на минуту массивный румпель.

А сейчас он стоял у отвала[9] поглядывая на потемневшее море, и тихонько напевал про себя.

Вдруг Ваня насторожился. Недалеко от лодьи промелькнуло что-то белое. Вот совсем близко от борта, сразу в нескольких местах, в воде появились чьи-то уродливые, горбатые тела. Странных изжелта-белых существ с каждой минутой становилось все больше.

«Богатое наше море, — думал Ваня, — сколь в нем рыбы да животины всякой плавает!»

Он не выдержал и окликнул стоявшего неподалеку Веригина:

— Федор, а Федор, глянь-ка, опять зверье разгулялось, да сколь их!

Неторопливо обернувшись и прикрыв глаза ладонью, промышленник посмотрел на море.

Белухи это. Чует ветер зверье. Целым юровом[10] выплыли. Множеством своим воду сушат.

Неприятно и резко хрюкая, точно свиньи, звери вспенивали море. То ныряя, то неуклюже всплывая на поверхность подышать воздухом, они выплескивали небольшие фонтанчики из маленького отверстия на шее. Некоторые держали во рту только что пойманную, еще трепетавшую рыбешку.

Ваня стал различать идущих бок о бок с массивными телами белух небольших яркосиних зверьков. Это были детеныши-сосунки длиною около пяти футов. В стаде Ваня заметил и серых, голубых белушат.

— Белуха, она с годами светлеет. Белым зверь только на четвертый год делается, — пояснял Ване Федор. — А родятся синие, ровно крашеные, сосунки-то.

Но вот над стадом появилась чайка, потом другая, третья. Надоедливо горланя, они сотнями закружились над морем.

— Теперь смотри, Ванюха, потеха будет: ограбят чайки зверя. Чисто морские разбойники!

Как бы в подтверждение этого, одна из птиц распласталась и стала спускаться к воде, зорко следя за белухой. Мгновение — и чайка, тяжело махая крыльями, летела с рыбой в клюве, отнятой у нерасторопного зверя.

Поморы с интересом наблюдали эти сцены, отпускали веселые шутки и смеялись каждому ловкому маневру птиц. Кто-то заметил:

— Шутка шуткой, а белуха-то не меньше двенадцати пудов сала дает. Да шкура… Вот и считай, сколько барыша хороший промысел принесет.

— Кожа-то на ней гладкая, без шерсти, а зверь-то, почитай, не менее восьми аршин длиной будет, да и более того нередко.

— Сказывают, еще в новгородские времена белуший промысел богатым был, — вступил в разговор Клим Зорькин. — Сетями наши поморяне зверя добывали.

Примолкли мореходы, провожая глазами удалявшееся стадо белух. Скоро только чайки, кружившиеся в небе, указывали его путь.

Вечерело. Покачиваясь, судно чертило на вздымавшейся чуть-чуть груди Студеного моря бесконечную нить, тянувшуюся далеко-далеко, куда только хватал глаз.

Огненный шар незаходящего солнца медленно клонился к западу. Бесчисленные искорки, вспыхивавшие на морской глади, слепили глаза. А вдали, у самого горизонта, кудрявились белоснежные облачка.

— Экая благодать! В такую-то пору сутки выстоишь у руля, с палубы уходить жаль, — говорил Степан, сменяясь с вахты.

Солнце опускалось все ниже и ниже. Вот уже пылающий край его коснулся легких облачков, и вдруг широкая искристая дорога легла через весь океан.

Лодья с оранжевыми в потоках вечерних лучей парусами, как волшебная птица, неслась по сверкающему пути навстречу огненному светилу.