Глеб Голубев - Огненный пояс. По следам ветра Страница 31

Василий Павлович считал такой режим весьма разумным. Но мы не разделяли его мнения.

Спали мы на палубе, каждый вечер раскладывая рядком на баке матрацы. В полночь свет на судне гасили. Оставались только белые сигнальные огни на носу и на корме. Они означали: «Стою на якоре». В ночные часы судно окружала такая тишина и тьма, что я понимал, почему греки называли своих моряков «одинокими в ночном море».

Представляю, каково было им плавать на неуклюжих судах за тысячи миль от родных городов у этих чужих берегов, населенных враждебными племенами. Ночами они обычно отстаивались на якорях, ожидая рассвета, — одинокие в ночном море…

Мы надеялись, что нам поможет в поисках подводный телевизор, но Костя-акустик все никак не мог его наладить. Отгородив уголок палубы, он целые дни напролет возился там с лампами, трубками, прожекторами. Постепенно вырастало довольно неуклюжее сооружение: большая рама, похожая на виселицу, а на ней, в паутине проводов, телевизионная камера и три сильных прожектора.

Наконец он объявил, что все готово и можно провести первую передачу. Приемник установили в кают-компании, завесив все иллюминаторы, кроме одного. Через него Костя командовал матросами у лебедки, в какую сторону повернуть стрелу с подвешенной к ней на длинном тросе установкой.

Народу в кают-компании набилось битком. Те, кому не удалось занять место заранее, расположились в дверях. Но их скоро прогнали: свет, падавший из двери, мешал смотреть на экран.

Экран засветился призрачным голубоватым сиянием. Сначала трудно было понять, просто ли он светится или уже идет передача из морских глубин? Но вот в уголке экрана появилась барабулька с вытаращенными глазами — значит, аппарат работал нормально. Мы, не выходя из каюты, как бы сразу все вместе нырнули под воду. Для нас, уже совершивших немало погружений, изображение на экране было, конечно, лишь тусклой и серой копией подводного мира. Но для тех, кто никогда не нырял с аквалангом, все это выглядело феерически. Со всех сторон раздавались возбужденные возгласы и вскрики:

— Смотри, кефалька!

— А вон медуза!

— Ух, как удирает!

Действительно, медуза почему-то промчалась через весь экран снизу вверх, как ракета. Мне никогда не приходилось видеть под водой, чтобы эти противные существа так быстро плавали.

«Да ведь это не медуза так быстро всплывает, — сообразил я, — а наоборот, — погружается все глубже телевизионная камера! Так, пассажирам поезда кажется, будто бегут за окном столбы и деревья, на самом деле неподвижные».

Промелькнул бычок, быстро работая широкими плавниками, В середине экрана он на миг задержался, поведя выпученными глазами в нашу сторону, а потом юркнул в темноту. Появились две довольно крупные кефали. Но они держались вдалеке, не приближаясь к аппарату. Сверкнув чешуей, они тоже скоро скрылись из глаз.

Теперь камера, чуть наклонившись, медленно двигалась над самым дном. И все мы, затаив дыхание, не отрывали глаз от экрана. Ощущение было такое, будто я сам опять парю над морским дном в акваланге. Зубы мои непроизвольно сжались, словно прикусывая мундштук дыхательной трубки…

Мы обшаривали дно двумя десятками глаз, если не больше. Но ничего особенного не заметили. Все те же пучки водорослей, колыхавшиеся, словно ковыль под ветром, камни, песчаные бугорки, рыбешки, стремительно уплывавшие в разные стороны от аппарата.

И тут движение на экране прекратилось, как бывает в кино, когда вдруг застрянет пленка.

Телевизор выключили. Голубой экран померк. Мы зашевелились, щурясь от яркого света и распрямляя затекшие шеи и спины.

На столе разложили морскую карту, и Василий Павлович с капитаном начали совещаться.

— Мы стоим вот здесь, — пометил капитан на карге красным карандашом. — Весь этот район осмотрен. Дальше глубина увеличивается. А что, если нам продвинуться сюда. и осмотреть склон банки?

— Но ведь осколок мы подняли с глубины восемнадцати метров, — задумчиво сказал профессор. — Какой же смысл лезть на большую глубину?

— Мы тут доставали такие горшки и с глубины тридцати метров.

Горшками наш бравый капитан непочтительно называл амфоры!

— Что же, здесь не один, а несколько кораблей утонуло? — пожал плечами Кратов.

— Вряд ли, но даже обломки одного корабля могли оказаться на разной глубине, — капитан острым кончиком карандаша водил по тонким линиям, обозначавшим на карте перепады глубин. — Корабль, если он тут затонул, видимо, наскочил на банку. Это сейчас она ограждена вехами, а тысячи лет назад, тут, конечно, плавали наугад, вслепую. Склоны банки довольно крутые. Видите, как быстро возрастают глубины? Обломки судна должны были, конечно, постепенно падать с уступа на уступ, и теперь их надо искать у подножия банки, где-нибудь вот здесь.

— Пожалуй, резонно, — сказал после долгого раздумья Василий Павлович и посмотрел на капитана. Тот молча кивнул и стал выбираться из-за стола.

— Сейчас перейдем на новое место. Только без меня не включайте. Я все растолкую помощнику и сразу вернусь.

Видно, его здорово захватили картины подводного мира. Я бы не удивился, если бы наш капитан пожелал принять участие в следующем погружении с аквалангом, хотя он, пожалуй, и староват уже для этого.

Заработала машина. Властный голос вахтенного потребовал на палубу всех матросов. В кают-компании стало попросторнее.

Капитан вернулся быстро и снова занял свое место напротив экрана. Переговорные трубки с мостика л из машинного отделения проведены и в кают-компанию, так что он мог отдавать распоряжения прямо отсюда.

Снова засветился экран. Опять замелькали на нем рыбешки и медузы. Но мы уже не обращали на них внимания. Все ждали, когда же появится дно.

И вот оно выплывает из сумрачной глубины, постепенно заполняя весь экран.

— Лево руля, — сказал негромко капитан в переговорную трубку, словно опасаясь вспугнуть очарование этой картины.

Дно на экране телевизора начало медленно поворачиваться, повинуясь команде.

— Так держать. Малый вперед, самый малый…

Снова полная иллюзия, будто это мы все, погрузившись в воду, плывем над самым дном, обшаривая глазами каждый бугорок и кустик водорослей. И вдруг дно куда-то исчезло, провалилось. Обрыв!

— Стоп машина! — торопливо вскрикнул капитан. Костя склонился над пультом управления, колдуя с бесчисленными рукоятками, чтобы приемная камера там, на глубине, повернулась объективом к склону обрыва. Кто-то подсвечивал ему карманным фонариком.

Камера повернулась, и мы увидели на экране скалистую неровную стену обрыва. Местами за нее каким-то чудом цеплялись водоросли.