Черный лебедь - Сабатини Рафаэль Страница 32

– Очень красивая дама, не правда ли?

Просперо ответил, как автомат:

– Прекраснее я вряд ли когда-нибудь видел.

Он услышал тихий смех Андреа и его слова:

– Вашему положению, Просперо, можно позавидовать. Если вы все еще считаете себя оскорбленным Дориа, это должно с лихвой возместить вам все. Пойдемте, синьор. Вон стоит ваша невеста, готовая приветствовать вас.

– Я… – Он умолк с открытым от удивления ртом.

Адмирал взял его под руку и с шутливым нетерпением подтолкнул вперед.

– Идемте же, синьор.

Он шел как лунатик, пока наконец не остановился в ярде от дамы, напрочь забыв, что в этом переполненном зале есть и другие люди. В ее улыбке более не сквозило сомнения или лукавства. Это была улыбка, которую он так хорошо знал, – мягкая, даже сдержанная, почти не вязавшаяся с огнем в темных глазах и легким трепетом белоснежной груди, стянутой тесным корсажем.

Дориа заговорил:

– Вот, Джанна, ваш Просперо, как я и обещал.

Просперо был слишком взволнован, чтобы заметить несколько странную форму представления. Сбитый с толку, почти напуганный правдоподобием случившегося и ощущением какой-то темной тайны, он заставил себя низко склониться к протянутым рукам и по очереди поднести их к сухим губам. Какой-то инстинкт предостерег его от расспросов и повелел запастись терпением до той поры, пока тайна сама не откроется ему.

Так он и стоял, безмолвный и ошеломленный, хотя дама явно ждала от него каких-то слов. Неловкость сгладила мадонна Перетта. Она коснулась руки мужа.

– Мы смущаем детей, Андреа. Их встреча могла бы произойти и при меньшем числе свидетелей. Мы же превратили ее в спектакль. Во всяком случае, нам не стоит оставаться здесь и подслушивать. Оставим их, чтобы они могли открыть друг другу свои сердца.

Она не только увела герцога, но и ухитрилась удалить других, так что через минуту вокруг пары образовался свободный пятачок. Если они и оставались объектом внимания всех любопытных глаз, то по крайней мере были достаточно далеко, чтобы говорить без боязни быть услышанными.

– Как долго вы заставили меня ждать, Просперо, – произнесла она, и эти удивительные слова еще более усилили его замешательство. Это была скорее жалоба, чем упрек. – Сколько бесконечных месяцев испытания моего терпения! И вот наконец-то вы здесь. – Она в нерешительности умолкла и пристально вгляделась в его лицо, такое решительное и печальное. – Вы ничего не хотите мне сказать?

– Больше, чем я мог бы сказать за целую жизнь. – Его голос дрожал.

– И вы… вы хотели бы? – В ее вопросе слышалось колебание.

– Странный трюк судьбы, столь причудливым образом вновь сведшей нас вместе, – понуро ответил он. – Кто бы мог поверить в такое потрясающее совпадение?

Этим вопросом он превратил ее сомнения в оживленное веселье.

– Да никто, конечно, ибо это не совпадение. Это не причуда судьбы. Это все я. Как вы еще не догадались, что это моих рук дело? Неужели у вас так мало доверия ко мне? Неужели вы не понимаете, насколько я откровенна? Как вы могли подумать, что я предложена вам в жены лишь по совпадению?

В его смятенной памяти всплыло воспоминание о насмешке, которую обронила то ли его мать, то ли Сципион. Женившись, ненасытный Дориа дал свое имя сыну мадонны Перетты и даже ее племяннице. Он вспомнил также, что Джанна была племянницей того самого маркиза Фенаро, что был первым мужем мадонны Перетты. Он стоял, утратив дар речи, с ужасом сознавая, что никогда не предполагал, кто та невеста, которую они ему предложили. Он понимал, что все это совершенно немыслимо, а объяснения, если они найдутся, будут самыми невероятными.

К счастью, она восприняла его молчание как ответ.

– Я вижу, вы ничего не поняли. Возможно, вы считали меня слишком простодушной. Но я могу быть коварной, Просперо, вы еще убедитесь. Просто вы приняли меня как подарок – щедрый подарок, я надеюсь – из рук госпожи удачи. Это может преисполнить вас верой в удачу. Когда я расскажу вам все, надеюсь, вы проникнетесь верой в меня и, возможно, тогда станете больше похожим на того Просперо, которого я помню. До сих пор, дорогой, я едва узнаю в вас моего менестреля из сада.

Он бормотал какие-то бессвязные фразы, а она подвела его к витражу, смотревшему через чудесный сад, созданный Монторсоли, на сверкающую гавань, где среди множества судов стояли на якоре и галеры Просперо. В нише окна можно было чувствовать себя более-менее уединенно. Тут стояло кресло в мавритано-испанском стиле, обтянутое раскрашенной тисненой кожей. Джанна опустилась в него и спокойно поправила серебристое платье. Так же спокойно она рассказала Просперо свою историю.

Небеса дали ей возможность устроить счастье ее и Просперо, и она ухватилась за это. Таким образом, признала она, случай лишь помог укрепить уже свершившееся.

Страдания господина Андреа, глубоко уязвленного враждебностью к нему жителей Генуи, еще более усугубились, когда после победы при Прочиде его земляки присовокупили ко всем обидам еще и изгнание Адорно. Тетка Джанны, Перетта, уже стала супругой адмирала, и Джанна приходила с ней вместе осматривать ее резиденцию во дворце Фассуоло. Господин Андреа, бывший ее крестным отцом, теперь чуть ли не удочерил ее, и сирота охотно приняла его фамилию, чтобы отблагодарить добротой за все, чем была ему обязана. Он доверился ей, и от него она узнала, что злополучная вражда с родом Адорно была плодом вероломства короля Франциска. К несчастью, объяснял Андреа, дело усугубилось необдуманными словами, а потом еще высокомерием и непростительными просчетами Филиппино. Когда он задумчиво говорил об этом как о трещине в дружбе, загладить которую был готов любой ценой, ей представился удобный случай. Джанна сказала Дориа, что знает, как навести мосты через пропасть. Пусть дядя пошлет Просперо Адорно предложение мира, подкрепленное готовностью к брачному союзу в доказательство его искренности.

– Господин Андреа не спросил меня, смеюсь я над ним или же просто лишилась рассудка. Зато он спросил, где ему найти дочь, даже если Просперо склонится к такому шагу. «Крестной дочери должно быть достаточно, – ответила я ему. – И вы в моем лице располагаете послушной дочерью».

Затем она рассказала, что ее искреннее признание вызвало недоверие адмирала. Она поведала Дориа, как приютила Просперо и заботилась о нем, когда он нуждался в этом; как они полюбили друг друга и как в конце концов расстались, ибо им мешала вражда двух родов. Убедив адмирала прибегнуть к браку как средству положить конец вражде, она сочла возможным позаботиться и о себе. И достигла цели. Возможно, потому, что господин Андреа сам еще недавно был новобрачным и мог понять ее. Рассказ был долгим, и, когда был окончен, Просперо полностью овладел собой. Ему стала ясна главная причина, по которой Джанна удерживала его от мщения. Барьер, воздвигнутый между ними год назад, был следствием родственных уз, связывавших Джанну с Дориа, и неожиданно возникшей духовной близостью между нею и господином Андреа.

– Значит, все это – ваших рук дело, – сказал Просперо. – Тайна раскрыта. Вездесущая судьба покинула сцену. Чудо перестает быть чудом, как и все чудеса, получающие объяснение.

В его голосе слышалась нотка горечи, и Джанна не догадывалась, что ему обидно за свое насмешливое тщеславие, сыгравшее с ним столь злую шутку. Как он самонадеянно полагал, дружба Адорно нужна Дориа настолько, что ради нее они готовы подавить свою гордыню и униженно прийти к нему с дарами. Теперь пелена спала с его глаз. Не нужда в нем (во всяком случае, не она одна) руководила Дориа. Они знали, что Просперо готов положить свое сердце к ногам Джанны. Злорадное самодовольство Просперо улетучилось без следа.

Он поймал ее взгляд, пытливо изучавший его лицо. В глазах Джанны читалась тревога.

– Вы все еще так холодны и чопорны, Просперо. В чем дело? Я сыграла свою роль и ждала рукоплесканий, а вы даже не выразили радости.

Он заставил себя улыбнуться этим полным упрека глазам.