Николай Панов - Морские повести Страница 34

Агеев не вставал из-за камня.

Он знал все тысячу и одну хитрость первобытной горной войны. Ставкой в этом поединке была не только его собственная жизнь.

Он поднял ветвистый желто-бурый, будто отшлифованный рог оленя, лежавший среди камней. Засунул рог стоймя между двумя камнями. Привязал к нему длинный и тонкий штертик, который всегда носил с собой в кармане. Снял свой круглый шерстяной подшлемник, расправил, надел на верхние развилки рога.

Разматывая штерт, он отползал в сторону, плотно прижавшись к земле, не показываясь из-за камней. И только отползши шагов на десять, взял на прицел дальнюю скалу, где исчезло плечо врага, — и осторожно потянул бечевку.

Испытанная хитрость северных снайперов!

Рог шевельнулся, подшлемник, как живая голова, кивнул из-за камня. Агеев увидел: из-за скалы взметнулась рука с пистолетом, подшлемник дернулся, пробитый навылет.

Пистолет разведчика громыхнул дважды. Оружие врага взлетело в воздух, упало на плоские плиты.

— Вот ты какой хитрый, — пробормотал Агеев. — Вместо плеча пустой комбинезон подставил? А теперь что будешь делать с простреленной лапой?

Сонливость прошла, сердце колотилось, сразу заострились все чувства. Теперь гибель врага — дело решенное.

Перележал немца, перехитрил его, нужно ждать результатов.

Но он радовался недолго. Из-за скалы, где лежал раненый немец, потянулась тонкая, нерешительная струйка дыма.

Она расширялась, густела, изогнутый бурый столб вырастал, медленно качался над камнями.

— Своих подзываешь, гад? — удивленно, с яростью пробормотал Агеев.

Сжался в комок. Сердце стучало больно и бешено. Нужно пойти на риск, нельзя терять ни минуты! Огромными прыжками, не скрываясь больше, кинулся к укрытию врага.

Навстречу, крутясь, вылетела граната, брошенная нетвердо, левой рукой. Агеев припал к камням, когда громыхнул взрыв, вновь вскочил на ноги. Делая зигзаги, достиг укрытия. Два выстрела миновали его.

Перед ним, без комбинезона, в розовой трикотажной рубахе, обтянувшей жирную грудь, стоял мнимый О’Грэди, поддерживая левой рукой окровавленную кисть правой. Страшная ненависть была на толстом синевато-бледном лице, в широко открытых, воспаленных глазах.

Они выстрелили одновременно, Агеев, может быть, на секунду раньше. Диверсант качнулся, выронил пистолет, упал навзничь, головой к дымящемуся костру.

На потрескивающих березовых ветвях тлел обгорелый комбинезон. Враг лежал, казалось, готовый крикнуть, медные усики топорщились над приоткрытым ртом, белки, испещренные кровяными жилками, смотрели в тускнеющее небо.

Боцман тщательно затоптал костер, огляделся, сунул в кобуру пистолет.

Солнце попрежнему блестело на камнях, попрежнему стояла кругом тишина безлюдной каменной пустыни. После грохота боя эта тишина казалась еще чудесней и полнее.

Агеев глубоко вздохнул. Сел на камень. Осторожно достал из кармана свою заветную трубку.

Обнажил кинжал и прежде всего сделал на мундштуке последнюю, шестидесятую зарубку. Знал, что должен уходить, но именно сейчас, хоть несколько минут, хотелось насладиться победой.

Он выполнил зарок. Уничтожил убийцу Кульбина, шпиона. Имеет, наконец, право покурить в свое удовольствие.

Из заднего кармана стеганых штанов он извлек плоскую маленькую жестянку, полную табаку. Как долго, как бесконечно долго носил он ее с собой, не раскрыв ни разу! Бережно набивал полированную чашечку трубки, старался не просыпать ни крошки. С удивлением заметил — широкие узловатые пальцы дрожат мелкой дрожью.

— Эх, боцман, боцман, нервы у тебя подгуляли!

Вложил в рот рубчатый мундштучок, чиркнул зажигалкой, затянулся глубоко, до сладкого головокружения.

Именно тогда наступил миг, рассказывая о котором потом, Агеев сразу терял хорошее настроение и дар речи.

Он охотно, с неостывающим удивлением рассказывал об ощущениях, сопровождавших первую затяжку. Необъяснимо, странно, но ему сразу расхотелось курить. Он сидел с трубкой, зажатой в зубах, чувствуя неожиданную слабость в коленях, боль в теле, избитом камнями. Табак потерял для него прежний вкус! Может быть, слишком долго и часто мечтал он об этих затяжках… Остро захотелось вернуться на Чайкин клюв, к друзьям, узнать — не произошло ли еще что-нибудь дурное в этот невероятный день. На сегодня приключений достаточно, больше чем достаточно для простого человека…

Может быть, этому минутному упадку духа был обязан боцман тем, что его так неожиданно захватили враги.

Они подкрались по горному склону, со стороны дороги. Агеев говорил потом, что их было не меньше пяти. «Иначе им бы меня не взять!» — добавлял он с несвойственным ему мрачным хвастовством. Это были горные егеря, здоровые и ловкие парни. Они накинулись на него так быстро, что он даже не успел до конца сдернуть кольцо с ручной гранаты, которую бросил под ноги себе и врагам…

«Живыми в плен не сдаваться!» Это девиз советских моряков. Краснофлотец Сивков первый прославил свое имя; бросив последнюю гранату себе под ноги, он погиб вместе с врагами, окружившими его. А Агеев не успел сдернуть кольца и уже валялся, скрученный по рукам и ногам, на платформе вражеского грузовика. Его встряхивало и швыряло на поворотах, у самого лица видел он тяжелые, подкованные сталью, ботинки горных егерей.

Грузовик мчался на вест. Сидя на бензиновых баках, держась друг за друга, егеря взволнованно обсуждали только что совершившееся событие — пленение русского моряка. Несколько раз были произнесены слова: майор Эберс. Агеев, знавший по-немецки два десятка слов, понял — речь идет о застреленном им диверсанте. Так значит, майора Эберса, знаменитого офицера немецкой разведки, удалось ему отправить на тот свет! Но такая тоска, такой стыд, что дался в руки врагам!

Платформа взлетала и наклонялась. Иногда пленнику, будто при вспышках в темноте, приоткрывался клочок мчавшегося мимо ландшафта.

Проносились по краю дороги столбы линии высокого напряжения — короткие наполовину обложенные грудами камней. Возникал неожиданно мшистый курган сторожевого дзота… Ажурные катушки колючей проволоки тянулись по склонам, прикрывающим дорогу.

И вновь боцман видел только грязные доски платформы, бился головой в дребезжащую перегородку, задыхался от терпкого запаха бензина.

Почему не наступало то, чего ждал уже давно, о чем мечтал, как о возможном средстве спасения? Почему не начиналась высадка десанта?

Но вот тяжелые гулы смешались с тарахтением грузовика. В небе с дьявольским свистом пронесся снаряд. Приятнее сладчайшей музыки показался боцману этот свист. Глухой взрыв раскатился по ущельям. Снова раздались свист и мощное уханье с моря.