Юрий Клименченко - Штурман дальнего плавания Страница 39

Но старпом ничего не сказал. Вместо меня выбрали Романа. Собрание закончилось. Я пошел в кубрик. Роман остался вместе с другими членами бюро в столовой…

— Не спишь еще? — услышал я тихий голос. Около моей койки стоял Роман. — Напрасно ты от коллектива откалываешься. Ребята про тебя говорили, что ты фасонишь здорово.

— Я не откалываюсь, а просто не хочу работать в бюро. Административная работа. Пусть тот, кто нырять не умеет, заседает в бюро.

— Ну, как знаешь…

Роман замолчал и стал раздеваться. Я чувствовал, что он не согласен и осуждает меня. Разговор продолжать не хотелось, и я промолчал.

С этого дня наши отношения с Романом ухудшились. Зато Милейковский стал проявлять больше внимания ко мне. Он постоянно советовался со мной, восхищался моим стилем в плавании, просил, чтобы я его научил быстро взбираться на мачту. Все это льстило моему самолюбию.

Прошло десять дней с момента нашего приезда на «Товарищ».

Парусные учения, плавание, изучение такелажа, судовые работы, вахты у трапа сменялись прогулками по городу, чтением и походами в кино. Ремонт заканчивался. Все опоздавшие прибыли, и «Товарищ» готовился к выходу в море.

На рассвете четвертого июня объявили аврал. У борта дымили два буксира, которые должны были вывести парусник в Черное море через Керченский пролив.

Вся кадровая команда «Товарища» и наши три вахты находились на палубе. Настроение у всех было приподнятое, торжественное. Боцманы и вахты стояли у своих мачт. Только один Адамыч важно расхаживал по палубе, заложив руки за спину, и ожидал команды. Наконец на мостике появился капитан. Он сказал что-то старпому, и тот в рупор закричал:

— Пошел шпиль!

— Первая вахта на шпиль — якорь выбирать! — фальцетом скомандовал Адамыч и во главе первой вахты побежал на бак.

Якорь на «Товадище» весил почти четыре тонны. Каната было отдано много. Выбирали его около трех с половиной часов. Одна вахта сменяла другую.

Адамыч часто перевешивался через борт и смотрел, не покажется ли якорь в прозрачной воде.

Вдруг он крикнул:

— Встал якорь!

Через пятнадцать минут якорь показался на поверхности воды.

— Чист якорь! — передал на мостик Адамыч.

Буксиры натянули давно поданные концы, и «Товарищ» стал медленно двигаться. С набережной нам махали платками и руками.

У мыса Такиль буксиры ушли. Они отсалютовали нам тремя длинными гудками, развернулись и побежали обратно в порт.

«Товарищ» остался один, тихонько покачиваясь на легкой морской зыби.

И вот раздалась долгожданная команда:

— Все наверх! Паруса ставить!

Не напрасно мучил нас боцман Ваня, ежедневно гоняя на самый верх мачты, заставляя по нескольку раз разбегаться по реям, ставить и убирать паруса.

Уверенно и быстро бежали мы по вантам, перегоняя друг друга и занимая свои места на реях. Ни суеты, ни шума, ни паники. Слышались только отрывистые указания кадровых матросов, работавших вместе с нами. Надо мной уже полощется верхний брамсель. Значит, его поставили. Скорее, скорее! Вот и наш парус падает вниз, и тотчас же невидимые руки с палубы выбирают шкоты, и он наполняется ветром. Теперь можно отдохнуть и осмотреться. Все мачты — в парусах.

Быстро поставили! Спускаюсь. Внизу довольный Ваня, посматривая на часы, говорит:

— Молодцы! Двадцать минут всего… Для практикантов это рекордное время.

Красивое зрелище представляет собой парусник, идущий в солнечный день под полными парусами по голубовато-зеленому морю! Сколько радужных красок, простора, воздуха!

С попутным легким ветром идет он на юг. Поскрипывают снасти, у бортов плещется море, белые крылья парусов шелестят над тобой, а солнце, щедрое южное солнце, поливает своими живительными лучами молодых моряков, превращая их из молочно-белых в шоколадных.

На многих судах пришлось мне поплавать впоследствии, но этого единственного плавания на настоящем парусном судне — четырехмачтовом барке — я не могу забыть до сих пор.

Ночь. Вахта. Лежишь на полубаке и смотришь в темное звездное небо. Над тобой необъятный купол Вселенной. Тихонько журчит вода у штевня. Иногда плеснет стайка дельфинов или крикнет спросонья чайка, ночующая на рее. Вспыхнет спичка, осветит товарища, и вот замелькали повсюду красные светлячки зажженных папирос. Всем сразу захотелось курить.

Изредка к нам подходит вахтенный помощник и тихо, чтобы не нарушить настроения (он тоже во власти чудесной ночи), говорит впередсмотрящему:

— Вперед смотреть! Обо всем докладывать, — и уходит на мостик.

И снова чуткий покой.

— Довольно спать, ребята, — раздается голос руководителя нашей вахты преподавателя Королькова. — Смотрите наверх, будем изучать звездное небо…

Мы рассаживаемся вокруг Глеба Андреевича, и он начинает показывать нам созвездия:

— Вот, смотрите… Видите созвездие, похожее на латинскую букву дубль-ве? Это Кассиопея. А вот ковш — это Большая Медведица. Проведите прямую линию вверх по его передней стенке, и вы упретесь в Полярную звезду. Видите?.. А вот Вега — одна из самых ярких звезд нашего полушария. Около нее еле заметный параллелограмм. По нему вы всегда ее легко отыщете.

Я смотрю на небо и думаю: «Дева — русалка, Скорпион — паук, созвездие Ориона — рыцарь с мечом, Пегас — летающий конь, Северный венец, Плеяды… Все знакомые с детства картинки из какой-то старинной книжки мифов. Теперь я должен хорошо уметь находить их среди миллионов звезд. По ним определяются в океане…»

…Стоишь на руле. Нас ставили на штурвал по двое: практикант в паре с кадровым матросом. Легко поворачиваешь рулевое колесо и смотришь на паруса. Нельзя выйти, из ветра, иначе беда — придется делать поворот. Только неопытный рулевой может допустить это.

Луна. Живая серебряная дорожка бежит по черной густой воде. И паруса в лунном свете кажутся серебряными, легкими. Не слышно шума машин, как это бывает на паровых судах. Только где-то постукивает плохо закрепленный шкот и однообразно, чуть слышно, тоненьким голосом поет ветер между снастями.

Впереди на мостике выделяется белая расплывчатая фигура вахтенного помощника.

Стоишь на руле и начинаешь фантазировать о «Летучем голландце», о пиратах, вспоминаешь знаменитых русских флотоводцев-парусников, плававших в этих местах, — Ушакова, Сенявина, Нахимова…

Хорошо в лунную ночь на борту парусника! Хорошо!

Бывало, к нам на бак приходил Адамыч, садился со своей кривой старенькой трубкой и начинал рассказывать всевозможные морские истории из своей жизни.