Бруно Травен - Корабль мертвых (пер. Грейнер-Гекк) Страница 39

– Подвесил? – крикнул Станислав в трюм.

– Поднимай!

Станислав повернул рычаг, и кадка с грохотом поплыла наверх. Когда она очутилась на высоте рычага, Станислав опять его повернул. Кадка подалась вверх и вниз и повисла в люке.

– Теперь сними кадку, отнеси ее к мусорному рукаву и высыпь золу. Да смотри в оба, чтобы кадка не полетела вместе с золой через штаг. Упаси бог. Тогда нам придется работать с одной и вставать на два часа раньше. Запомни это.

Кадка была горяча как огонь, наверху лежали раскаленные угли. Я едва мог до нее дотронуться. И тяжела была она! Наверное, не меньше пятидесяти кило. И вот я понес ее, держа перед грудью, через всю палубу. Я опрокинул ее в мусорный рукав, через который зола падала в море, где, шипя, исчезала. Потом я снес кадку обратно и повесил опять на цепь.

– Совершенно ясно, куда девались спасательные пояса. Я уверен, что шкипер продал их, а денежки положил в карман, – сказал Станислав. – Но дело тут даже не в деньгах. Видишь ли, если нет спасательных поясов, то не будет и свидетелей на суде. Понимаешь, в чем дело? На свидетелей положиться трудно. Они ведь многое могли заметить, а страховое общество сейчас тут как тут и переманит свидетелей на свою сторону. Рассмотри-ка шлюпки при дневном освещении, Пиппип. Ты увидишь такие дыры, через которые легко пройдут твои старые башмаки. Честное слово. Еще меньше свидетелей.

– Ну не болтай чепухи, – ответил я. – Шкипер ведь тоже захочет убраться невредимым.

– Не беспокойся о шкипере. Подумай лучше о своей шкуре. Шкипер-то уберется. Если ты обо всем осведомлен так же хорошо, то и говорить с тобой нечего.

– Ведь ты же сумел вовремя убраться с трех кораблей смерти?

– С двоих я убрался благополучно, а на третьем… ну и осел же ты, счастье надо иметь, вот что главное. Если у тебя нет счастья, то и не лезь в воду, – утонешь не только что в море, а в умывальной чашке.

– Лавский, дьявол! Что там у вас опять? – донесся к нам голос из трюма.

– Цепи сползли, будь они прокляты! – крикнул Станислав вниз.

– Долго же вам придется сегодня носить золу, если вы и дальше будете продолжать так же! – раздался опять голос из глубины.

– Ну попробуй теперь лебедку, но будь осторожен: она может крепко ударить, может отсечь голову, если ты будешь зевать.

Тяжелая кадка поднялась кверху и стукнулась о крышку с такой силой, что, казалось, весь трюм разлетится вдребезги.

Но прежде чем я успел повернуть рычаг, кадка опять с грохотом понеслась вниз в шахту.

Внизу она подскочила со страшным гулом, уголь разлетелся по сторонам. Кочегар заорал, как одержимый, и в тот же момент наполовину пустая кадка снова помчалась кверху и в бешеном неистовстве ударилась во второй раз в крышку трюма, с лязгом и треском раскачиваясь по сторонам. Уголь с ужасающим грохотом посыпался в шахту, ударяясь при падении о железные стены и усиливая грохот и гул еще больше, так, что казалось, весь корабль разлетится в щепки. Затем кадка снова понеслась вниз, но Станислав остановил ее, повернув рычаг.

Тогда она послушно стала на место, выражая всем своим видом, что она мертвое существо.

– Да, – сказал Станислав, – это не так-то просто. Этому надо поучиться, по крайней мере, две недели. Ступай-ка лучше вниз и подбрасывай уголь, а я останусь здесь у лебедки. Я покажу ее тебе завтра в обед, тогда ты лучше разберешься в этой чертовщине. Если лебедка разлетится к чертовой матери, нам придется выкачивать золу руками. А я не желаю этого ни тебе, ни мне.

– Дай-ка, я еще раз попробую, Лавский. Я скажу ей: «милостивая государыня», – быть может, тогда она послушает меня.

И я крикнул вниз:

– Давай!

– Держи! – послышалось в ответ.

Ну, госпожа графиня, давайте-ка попробуем.

Аллах ее знает, как она отдалась мне, отдалась так кротко и нежно. Мне казалось, что я знаю «Иорикку» лучше, чем ее шкипер. Лебедка принадлежала к тем частям «Иорикки», которые были в действии уже в ноевом ковчеге, она происходила еще из времен потопа. В этой паровой лебедке собрались все большие и маленькие духи, которые не нашли себе места в других частях и углах «Иорикки», так как их было слишком много. Поэтому лебедка имела свою ярко выраженную индивидуальность, и эта индивидуальность требовала к себе уважения. Станислав доказал свое уважение долгим упражнением и ловкостью рук, я должен был доказать его словами.

– Ваше королевское величество, еще разок, прошу вас.

И вот моя кадка скользнула, как бы очарованная лаской. Правда, она еще частенько выказывала мне свой строптивый нрав и буянила, брызгая раскаленным углем. Но это случалось лишь тогда, когда я бывал с ней недостаточно вежлив.

Станислав спустился вниз подбрасывать уголь и снизу кричал мне: «Держи!» А я подвешивал и снимал свои кадки, тащил их почти раскаленными через палубу и высыпал в мусорный рукав.

Когда я перетащил пятьдесят кадок, Станислав крикнул мне:

– Кончай! Без двадцати двенадцать!

Я поплелся в свой кубрик. Палуба была не освещена: начальство экономило керосин, и я четыре раза ушиб себе ноги, прежде чем дошел до кубрика.

И чего только не было на этой палубе! Я не ошибусь, если скажу, что здесь было все. Все, что носит земля. И среди всего этого лежал смертельно пьяный человек, плотник на «Иорикке», который напивался в каждой гавани до бесчувствия и весь первый день лежал на корабле трупом. Шкиперу приходилось радоваться, если не все рулевые разделяли с ним компанию и, по крайней мере, хотя один из них был еще настолько трезв, что мог стоять у руля. Плотнику, трем рулевым и еще нескольким матросам можно было спокойно вручить спасательные круги. Они не подгадили бы, – скорее, наоборот, спасли бы самую сомнительную страховую премию, даже не понимая, что от них требуется. Они имели поэтому много шансов попасть при катастрофе в шлюпку самого шкипера, чтобы спасти так свято оберегаемый журнал и получить отличие за ревностное исполнение долга в минуту крайней опасности.

Следуя полученным мною инструкциям, я взял кофейник, пошел с ним на кухню, где на плите варился кофе, и наполнил его. Потом мне пришлось в третий раз пройти темную палубу. Из ног моих сочилась кровь. Но на «Иорикке» не было походной аптечки, а если у первого офицера и было припрятано что-нибудь для оказания первой помощи, то из-за таких пустяков его нельзя было беспокоить. Затем я принялся раскачивать своего кочегара, чтоб поднять его с постели. Сначала он хотел убить меня за то, что я осмелился разбудить его так рано. А когда колокол пробил и он не успел проглотить свой горячий кофе, он хотел убить меня во второй раз за то, что я разбудил его слишком поздно. Ссориться – значит попусту растрачивать энергию. Ссорятся только сумасшедшие. Выскажи свое мнение, если оно вообще у тебя имеется, что случается сравнительно редко, а потом молчи и дай говорить другому, покуда у него чешется язык. Поддакивай ему и, когда он кончит и, захлебываясь своими последними доводами, спросит у тебя: «Ну что, прав я или нет?» – напомни ему, так, между прочим, что ты давно уже высказал свое мнение, но что в остальном он, безусловно, прав. Достаточно будить в течение одной недели кочегара «крысьей вахты», чтобы потерять на всю жизнь способность разбираться в политике.