Знак черепа - Джозеф Аллан Данн Страница 39

Сельвагенских скал, группы необитаемых каменистых клочков суши между Мадейрой и Канарскими островами. Наш курс пролегал чересчур близко от них с наветренной стороны, чтобы это могло мне понравиться. Луны сегодня не следовало ожидать, а близость подветренного берега в кромешной темноте, да еще при такой погоде, было трудно назвать приятной. Впрочем, Джекобс вряд ли собирался разбить судно об эти опасные рифы, которые еще не появились на горизонте до того, как тьма окончательно сгустилась; поэтому я спокойно спустился вниз, оставив на вахте сменившего меня капитана.

Сэр Ричард снимал пробу с очередной партии вина, становясь постепенно все более осоловевшим и сонным. Он ушел к себе рано, и хромой мальчик, слонявшийся без дела и хандривший в течение всего дня, отправился за ним. Я последовал их примеру, надеясь немного вздремнуть перед ожидавшей меня «собачьей вахтой»[47]. Баркентина перекатывалась с волны на волну, держась слишком круто к ветру, о чем я заключил по тому, как она рыскала на курсе. У штурвала стоял Родригес; Майкл должен был сменить его в мою вахту. Я никак не мог избавиться от подозрений, что Джекобс нарочно выбирает наиболее невыгодные галсы, чтобы уменьшить скорость судна. Но, как и подобает моряку, я тут же забыл о своих тревогах, едва лишь закрыл глаза и погрузился в сон.

Меня разбудило сердитое ворчание, а затем громкий отрывистый лай Дона. Сперва мне почудилось, будто кто-то зажег свечу в моей каюте. Было темно, и слышались только шипение воды за бортом да звуки тупых ударов волн о прочную обшивку судна. Некоторое время я лежал неподвижно, наблюдая за белой пеной, до половины заливавшей окно моей каюты всякий раз, как только корма баркентины проваливалась в ложбину между валами. Мне вдруг показалось, что за шумом моря я слышу какой-то посторонний рокочущий звук — отдаленный грохот прибоя, разбивающегося у скал. Затем сверкнула короткая вспышка света — неясная искорка, мелькнувшая во мраке, когда корма в очередной раз опустилась вниз, и тут же погасшая, залитая морской пеной, когда судно снова начало подниматься на гребень волны. Я вскочил на ноги. Мы находились на траверзе Сельвагенских скал, а на берегу был разведен огонь.

Я вспомнил предупреждение Майкла и фелуку, отправившуюся в море вместе с Желтым Джеком и Фуншальским Питом. По качке судна я понял, что мы лежим в дрейфе[48]. Волнение было не настолько сильным, чтобы помешать умело управляемой лодке приблизиться к борту судна. Мое полушутливое замечание о возможном нападении на нас в открытом море могло оказаться справедливым. Я спал одетым, сняв только тяжелые морские сапоги. Во мгновение ока я натянул их и бросился к двери. Она оказалась запертой снаружи.

Все мои подозрения внезапно превратились в уверенность; чувства обострились до крайности. Я подбежал к переборке, отделяющей мою каюту от каюты сэра Ричарда, и забарабанил в нее рукояткой пистолета. Мне ответил голос Фрэнка.

— Посмотри, не сможешь ли ты меня освободить, — окликнул я его. — Моя дверь заперта снаружи!

Прошла минута, прежде чем из-за стены послышался ответ:

— Наша тоже. Что случилось?

Из кормового окна мне ничего не было видно, кроме тяжело перекатывающихся морских валов. Нас сильно качало, хоть мы и не двигались с места. Я разбежался и изо всех сил ударил в дверь. Прочные дубовые доски не позволяли усомниться в тщетности моих усилий.

Нас явно поймали в ловушку. Огонь, разведенный на фелуке или на берегу, служил, очевидно, ответом на сигнал, поданный с палубы баркентины. Майкл и его люди, за исключением одного или двух, стоящих на вахте, вне всяких сомнений, заблокированы в кубрике на полубаке. С двумя или даже с тремя из них, застигнутыми врасплох, справиться будет несложно. Фуншальский Пит и Желтый Джек со своей шайкой бронзовокожих головорезов захватят судно. Джекобс не понадеялся на собственных трусов и запер нас в каютах на всякий случай, если мы вздумаем оказать сопротивление. Все это было заранее спланировано, и во всем здесь явно чувствовалась рука Саймона.

Как же они поступят с нами? Перережут, словно баранов, или высадят на безлюдные рифы Сельвагенских скал?

Ни того ни другого допустить нельзя. Но и выход из моего заточения мог быть только один: через окно за борт, в открытое море. Я вспомнил, как тонул в Темзе, и холодная дрожь пробрала меня до костей. Здесь больше не будет спасительного якорного каната и кормового бруса, которые помогли мне в тот раз вскарабкаться на палубу стоявшей у причала барки. Сейчас баркентина лежала в дрейфе, тяжело раскачиваясь на крутой волне, и подняться из окна на палубу нечего было и думать. Единственное, что я мог сделать, это пробраться вдоль карниза на гакаборте до окна каюты капитана Джекобса и попытаться проникнуть через него внутрь. Окно в каюте, разумеется, будет закрыто, но дверь вряд ли. Оттуда я смогу выйти в кают-компанию, освободить сэра Ричарда и Фрэнка и либо пробиться на бак, чтобы выручить Майкла с его товарищами, либо занять оборону в кормовой надстройке, держа под прицелом всю палубу, благо запасов пороха и пуль здесь хватит не на один месяц осады.

Я отвернул задрайки, удерживавшие оконную раму, и вынул ее из гнезда в кормовой переборке. Порыв холодного ветра вперемешку с солеными брызгами ворвался в каюту. За окном в кромешном мраке глухо шумел океан, ворочая тяжелые, словно маслянистые валы, покрытые потеками слегка фосфоресцирующей белесой пены. То, что предстояло сделать, надо было сделать немедленно. Джекобс не станет долго дрейфовать в опасной близости от подветренных рифов. Люди Фуншальского Пита в любой момент могут оказаться на борту.

Я решительно перебросил ногу через оконный парапет, нащупывая снаружи узкий деревянный карниз, идущий вдоль гакаборта. Это была всего лишь двухдюймовая доска, соединявшая резные наличники окон наших кают, но она тем не менее представляла хоть какую-то опору для ног. Ухватившись за мокрую оконную раму, я выбрался наружу.

Только сейчас я понял всю опрометчивость своего отчаянного поступка. Баркентина раскачивалась, словно на гигантских качелях, то медленно поднималась на плоский гребень очередной волны, то вновь скатывалась в ложбину между ними. Корму при этом резко встряхивало, и меня с ног до головы обдавало холодным душем из соленой морской воды и пены. Ситуация напоминала попытку удержаться на спине дикого необъезженного жеребца, изо всех сил старающегося сбросить незадачливого седока. Разница заключалась в том, что если у жеребца имелись хотя бы грива или шея, за которые можно держаться, то здесь мне практически не за что было ухватиться. Я стоял, упираясь в узкую