Владимир Коваленко - Боевые паруса. На абордаж! Страница 4

А то вчера баклажаном в глаз метят, а сегодня – бочком, бочком, да за микстуркой. Ох, и скандалила Бланка. Громко. Хорхе услышал. Родной выговор вдруг ухватил за сердце – до сих пор не отпускает. Потом землячка чем-то намазала культю, и ставшая привычной боль отступила. Скоро и до церкви дошло, и до дочери.

Так и выходит – если бы и сумел паренек из порта прыгнуть выше лба и устроиться в жизни повыше, сохранив обе ноги, не было б у него Бланки. А значит, и Руфины.

– О чем вы задумались, сеньор алькальд? – Молодой человек само нетерпение.

– О жизни. Вы ведь желаете серьезного ответа? Так, сударь, я не стал бы ничего менять. Больше того. Ваш вопрос заставил меня еще раз убедиться, что промысел Господень существует, и не нам роптать на судьбу. Так что заглядывайте при случае. Я не откажусь с вами побеседовать. Скажем, за обедом.

Молодой человек, однако, больше не появлялся. Если учесть пустоту его кошеля и желудка, оставалось заключить: Испания получила еще одного солдата. Что ж, удачи ему! В рядах портовой стражи сегодня тоже пополнение, и уж никак не рядовое. Дону Хорхе пошел шестой десяток, и ходить в патрули ему уже невмоготу. В былые-то годы и протез не мешал. Разве тихоньким скрипом распугивал все отребье на полмили кругом.

В расписании дежурств возникла дыра, которую простым стражником не заткнуть. Севилья не деревня какая, здесь судья должен быть либо титулован, либо образован. А лучше – и то и то.

В присутствии – шумно. Стража пересказывает слухи: мол, что дон Хорхе нашел вполне подходящего молодого человека. Сегодня новенький явится пред грозные очи старшего алькальда, а заодно – и будущих сослуживцев. Всем интересно – и глянуть на новенького, и выслушать вердикт, который вынесет записной острослов Пенчо Варгас. Тот явился, как на праздник: в черном, как севильская ночь, колете без выпирающей вперед «гусиной груди»[5] на конском волосе, штанах без подбивки и с серебряными пряжками на башмаках. Наряд, не способный облегчить участь в бою, зато весьма изысканный. Что поделать, назначение прозвища новенькому – церемония, требующая парадного облачения.

Увы, ожидание затягивается. Уж время обеда, о чем верней, чем звон колоколов, объявляет появление доньи Руфины с судками. Никогда ни раньше не приходит, ни опаздывает.

Присутствие расцветает привычными комплиментами. «Ла белла», «ла риена». И это не просто дань уважения дочери начальника. На улице Руфина де Теруан всего лишь «длинная» – ла Ларга. Под мантильей не видно лица, ноги несут ее вперед быстрой рваной походкой, вовсе не радующей взора, все, что остается заметить, так это рост. Астурийка выше севильской толпы на полголовы, а если считать только женщин, так и на голову.

Но стоит ей остановиться, как все в Руфине де Теруан становится соразмерно, и на место живой дурнушки приходит статуя богини. Которую вовсе не портит текучий, как бурливая речка, севильский выговор. Напротив, в устах северянки он особенно хорош! Потому стража вовсе не лукавит, награждая девушку лестными эпитетами, на которые, впрочем, пока никому отвечено не было – ни словом, ни жестом, о чем в присутствии многие жалеют. Других детей у Дона Хорхе нет, так что место старшего алькальда почти наверняка отойдет зятю. Если же не подходить к женитьбе меркантильно, то как раз сегодня девушка чудо как хороша! Сама словно светится, да и рядом, в воздухе… Или это соринка в глазу?

– Руфинита, не хочешь задержаться? – с лукавой усмешкой спрашивает дочь дон Хорхе. – У меня скоро появится новый помощник. Молодой и симпатичный.

– Я бы с удовольствием. Но мама опять попросила меня навестить собор.

Явно не свечку поставить. О том, что семейство де Теруан как-то связано с архиепископом Севильским, известно давным-давно.

– Жаль. Может, это твой будущий жених.

– Да? – скептически тянет Руфина.

– Вот да! В кои-то веки в Севилью занесло астурийца, кабальеро да еще и с головой на плечах.

– Наверняка высокий и тощий.

– А ты сама взгляни. Впрочем, ты права, рано. Проверю парня в деле, а там, глядишь, и познакомлю. Так что, пожалуй, я и обедать буду ходить домой. Чужой стряпни мой желудок не перенесет, а если тебя умыкнет лихой молодец – у меня не выдержит сердце.

– Меня не умыкнешь.

Улыбается. Между прочим, правда. Да ее и толкнуть на рынке опасно. Живо окажешься на мостовой, сидя или лежа. И подвывая. Хорошо еще, если локотком в живот двинет, а может ведь и каблучком в колено. И каркасная юбка ей в том нисколько не помеха.

– Разумный кабальеро сначала похитит сердце девицы. А та потом и сама себя увезет, лишь бы поближе к милому…

После такого разговора ожидание сгустилось, просто повисло в воздухе. Но еще долгих три часа никого не было видно. И каково остряку, что уже нацедил полный рот шуток? Ну, разве сплюнуть одну-другую. Изобразив размышление вслух.

– Похоже, не придет. Нужен ли Севилье алькальд, который говорит «завтра» даже начальству?

– Вероятно, нет, – раздался голос снизу, – а впрочем, вы о ком? Если обо мне, то интересно: нужен ли Севилье альгвазил, который приступает к санкциям до истечения легального срока?

Громко и очень четко, несмотря на то что говорящий на горский манер съедает некоторые буквы. Варгас перегнулся через перила – посмотреть, на что похож новенький. И не остался разочарован, обнаружив меж двустворчатых дверей молодого человека, как будто явившегося из другого времени. Длинная, до пола, зеленая мантия, мягкий берет с павлиньим пером… Отменный предмет для шуток.

– Сударь, а вы не промахнулись парой десятков лет? Нынче есть указ против роскоши.

– Разумеется, есть. Но поскольку я бакалавр права и подсуден лишь университету, мне остается только вздыхать и исполнять университетские постановления за прошлый век. А те предписывают мантию и берет. Никак не регулируя цвета. Впрочем, в связи с общим спросом на черное сукно, зеленый бархат настолько упал в цене, что я еще и сэкономил.

Кроме материи – еще на кройке и шитье. Говорим – мантия, подразумеваем – ряса. Которая странно топорщится, будто сбоку палку вставили. Значит, там у него карман, в кармане – шпага!

– А скажите, сударь, наш старый ворчун…

– Скажу, – улыбка, – завтра.

Молодой человек неторопливо прошествовал в кабинет «старого ворчуна» дона Хорхе. Наступила тишина. Стража ждет вердикта. Сеньор Варгас театрально изображает раздумье, приложив руку ко лбу и расхаживая из стороны в сторону. Наконец изрекает:

– Зеленый, – сообщил он, – и колючий. И звать его отныне – Терновник.

– Думаешь, приживется?

– А что, не видно?

Впрочем, шипастый куст скоро выкатился из кабинета. Только тогда все и заметили – насколько он еще молод. Мальчишка! Большеголовый, лобастый. В руках – черный с серебром жезл. В глазах щенячья радость. Дорвался.