Борис Сандрацкий - Пиратская история Страница 4

Теперь можно было уходить в море, по — куда? Ждали, что скажет Фрис. Чед подозревал, что оставшиеся с ними испанцы работают так остервенело еще и потому, что все больше начинают бояться норвежца. Тот ни разу ни на кого из них не прикрикнул даже, но его глаза горели так неистово, что заставляли матросов внутренне сжиматься в тугой комок.

Фрис пока еще не принял решения, что делать дальше. Матросы охотились, вялили мясо впрок, мастерили бочки для пресной воды, драили корабельные пушки, сушили порох, небольшие запасы которого обнаружили на паруснике.

Наконец, Фрис произнес:

— Дело сделано. Тут нам больше делать нечего. Хватит мозолить глаза индейцам, их слишком много за холмом. Уж очень они стали пялиться на нас в последнее время, это не к добру. Нам пока что, я так думаю, везло. Индейский вождь приказал нас не трогать. Но такой хрупкий мир вечным не бывает. Пора уходить.

— Куда? — спросил Чед.

Он был согласен с Фрисом. Странное молчание, которым окружили их индейцы, было и в самом деле необъяснимо. Чед не мог понять, почему индейцы ни разу не изъявили желания произнести хоть слово. Молчат, как истуканы. Пялятся, но — молчат. Близко не подходят. За кого индейцы их принимают? Неизвестно. Не иначе, индейский вождь проявляет невиданную осторожность. Трое испанцев с баржи, уже бывавшие не раз в Вест-Индии, тоже недоумевали. И повторяли лишь одно слово:

— Повезло.

При этом они смотрели на Фриса уже как на спасителя. Потому что в других местах, где им в прежние рейсы довелось побывать, индейцы были куда общительнее, но не любили, когда пришельцы слишком долго задерживались в их владениях. А эти пока что терпят. Терпят и молчат. Но надолго ли хватит у индейцев терпения? Почему они смотрят на Фриса с таким любопытством? Да, именно на Фриса. Не потому ли, что он, единственный из пятерых, светловолосый? Похоже, что они принимают его за какого-то из своих языческих богов, спустившихся на землю. Но неизвестно, сколько еще индейский вождь будет выжидать, пока этот светловолосый бог сам с ним заговорит. И уж совсем неизвестно, что за этим последует. Да, Фрис прав: нельзя слишком долго испытывать судьбу. Пора уходить с насиженного места. Но, опять же, куда? Куда?

— Купцы нынче в Америку прут и прут, — продолжал Фрис. — Они и будут нашей добычей. Конечно, нас всего лишь пятеро. Пока пятеро — я это хочу сказать. Но людей у нас еще прибавится, вот увидите. Обиженных всюду много. Выберем место для города, заживем. Будем стоять друг за друга, как братья. Клянусь, я никого из вас не дам в обиду.

Фрис улыбнулся.

— Завтра в море, — сказал он.

Так они стали пиратами.

Поначалу грабили небольшие, с малочисленными экипажами, парусники, которые перевозили товары из форта в форт. Пленным предлагалось только одно условие: либо становитесь трупами, но оставайтесь с Богом, либо оставайтесь без Бога, но с нами.

Тех, кто отказывался порвать с верой, убивали.

Фрис словно озверел. Даже Чед, бывало, морщился, глядя, как норвежец беспощадно расправляется с пленниками. Задавая им вопрос — с Богом или без Бога? — Фрис с ненавистью сжимал зубы. Трудно было понять, о чем он думает в такие моменты. Может, вспоминает свои прошлые обиды, которых, должно быть, с избытком навидался и в европейских городах, и в мавританском плену?

Чед все больше замыкался в себе.

Пленники, которые соглашались отречься от веры, должны были, перед тем, как стать пиратами, пройти еще одно испытание: кровью. Не своей — чужой.

Каждому из них Фрис приказывал перерезать горло кому-нибудь из тех пленных, которые не осмелились на отречение. Медленно. Не воткнуть нож в горло, а медленно, очень медленно, на виду у всех, перерезать, как кусок мяса, пока голова не отделится от туловища,

Новоявленные пираты, случалось, после такого испытания долго блевали, иные теряли сознание.

— Тяжело, но — надо, — говорил Фрис. — Когда я впервые убил человека, мне тоже было паршиво. Я понимал, что не я дал ему жизнь и уже хотя бы поэтому не имел права ее отобрать. Мерзко было. Но через это надо пройти. Думаете, вы убиваете того или иного человека? Нет. Вы убиваете тот мир, куда вам больше нет ходу. Вы его в себе, в себе убиваете! И при этом с Богом прощаетесь — окончательно. Я же не слепой, я же вижу, что кое-кто из вас, паскуды, пытается обкрутить меня и моих людей вокруг пальца. Вижу! Купили себе жизнь, а сами еще тайком держитесь за вшивенькую надежду, что все это — ненадолго, так? Не выйдет. Своими руками любого из вас задушу, кто вздумает меня обмануть, Под землей найду! Так что — терпите… О будущем надо думать — о будущем нашего братства!

Желая угодить Фрису, пираты тоже начинали звереть, завидев пленников. Словно бы приговаривая при этом: если уж нам нет возврата назад, то пусть вам будет еще хуже. Зверство становилось у пиратов обязательным условием. Они хвастали своей жестокостью друг перед другом. Отрезали мертвым пленным уши, выкалывали глаза. Фрис одобрительно улыбался.

— Неплохо, а? — говорил он Чеду. — Славные парни!

Чед вяло кивал. Вяло и неохотно.

Когда-то, еще на плоту, он поклялся Фрису, что всегда будет с ним заодно. Чед привык держать свое слово. Он знал, что на месте норвежца предводителем пиратов мог оказаться, еще в самом начале, любой другой человек — француз, испанец, поляк или немец. Тут все зависело лишь от воли случая. И тот — другой — человек мог бы отдавать точно такие же приказы, это никак не зависело от национальности.

Пиратская флотилия разрасталась: несколько пинасе, одна каравелла и даже галион, правда, уже потрепанный, его угнали ночью с рейда вблизи испанского форта.

И людей у пиратов все прибывало. Фрис был прав. Обиженных в этом мире было сколько угодно.

Люди со всего света ехали через океан в Америку, эту, судя по слухам, сказочно богатую страну. Рвались сюда, надеясь, что тут им повезет больше, чем на родине. Но испанские законы запрещали поселяться в Америке даже иностранцам-католикам, не говоря уж про иноверцев: протестантов, иудеев, мусульман, православных… Даже португальцам, хотя испанский и португальский монархи называли друг друга братьями, не дозволялось жить на заокеанских землях, принадлежащих мадридскому двору.

Солдаты вылавливали незаконных эмигрантов, сажали их на корабли и отправляли назад, в Европу. Поэтому многие, желая остаться в Америке, старались уходить подальше, в глубь материка, чтобы затеряться там, или укрывались в пиратских поселениях. Приют у морских разбойников находили и беглые негры, которых работорговцы привозили из Африки в битком набитых трюмах, и отчаявшиеся индейцы.

…В ту пору индейцы еще не знали, что такое лошади, своих лошадей в Америке не было — новые поселенцы доставляли их сюда на кораблях. А огнестрельное оружие вызывало у туземцев и ужас, и восторг одновременно. Сами они были вооружены копьями и длинными, порой выше человеческого роста, луками. А европейцев они, как это было в случае с Фрисом, первое время принимали за языческих богов. Для этого не обязательно было быть блондином — хватало и просто светлой кожи на лице.