На хвосте удачи - Колесова Наталья Валенидовна Страница 4

– Мама теперь на небе, да?

– Да. Но она приглядывает за тобой, девочка.

– И за тобой? – уточнила Нати.

– Ну и за мной тоже…

– Значит, она проследит, чтобы ты меня не обижал? – сделала правильный вывод Нати. – Доброй ночи, дедушка.

Не сказать, чтобы Жан Жак был счастлив, поневоле став опекуном своенравной маленькой испанки, но драгоценности и крупная сумма денег, которые благополучно довезла несчастная племянница, примирили его с положением вещей. Судя по красоте матери, заметной даже в призрачном облике умиравшей, да приложив небольшое приданое, подросшую Нати легко будет сбыть с рук – то есть выдать замуж за того, кого подберет ей дед. А до того девчонка будет подспорьем в доме и в лавке.

Жан Жак Мартель был взрослым разумным человеком, хитрым и удачливым торговцем, но он и представить не мог, насколько же ошибается…

Часть первая

Испанское отродье

– Эй, кудрявая, эй!

Нати оглянулась и скривилась – опять этот дурак Аньел Бове со своими беспутными друзьями Габеном и Тома́! Что бы им делом не заняться? Хотя она и сама хороша: пошла на рынок за рыбой, а на обратном пути на корабли загляделась. При покупке рыба была еще живой, сейчас уже уснула. Хорошо, догадалась переложить ее листьями, а то Дора опять бы бранилась, как ей трудно чистить подсохшую и размякшую макрель.

– Куда заторопилась, кудряшка?

На прошлой исповеди Нати искренне обещала своему духовнику бороться с одним из смертных грехов – Ira, как он называл его на латыни, а попросту с гневом. «Гордыня и гневливость – вот твои главные грехи, дочь моя, – толковал отец Модестус. – И противопоставить ты им можешь лишь терпение и смирение, прощение от всего сердца, молитвы за недругов своих». Молиться за Бове – еще чего недоставало! А вдруг Господь как раз в этот момент преклонит ухо к молитве гневливой дочери своей, да ниспошлет на парня какую-нибудь благодать: например, очистит его лицо от угрей, фе! Нет уж, пусть ходит какой есть, раз никак не оставляет ее в покое!

Нати шла вдоль берега, чутко прислушиваясь к происходящему за спиной: может, покричат вслед какие-нибудь гадости да отстанут? И ей не придется вновь подвергать свою душу опасности погибели?

Но троица бездельников, эти посланники ада, упорно сбивали ее с благочестивого настроя. Наступали на пятки, болтали всякие глупости, придумывая прозвища, на которые они были большие мастера. Терпение кончилось как раз, когда она дошла до вырезанных в крутом склоне ступеней – самом коротком пути до дедушкиной лавки. Нати развернулась, продолжая держать одной рукой корзину с рыбой, другой уперлась в бок.

– Это я-то черномазая кудряшка? – выпалила насмешливо. – А кто у нас тогда беленький ягненочек?

Друзья глянули на обильные светлые кудри Бове и покатились со смеху.

– А ты и правда барашек! Может, сведем вас в одно стадо: ты баран, да она – курчавая овечка, а? Вот и договоритесь между собой…

Аньел (по-французски – ягненок, барашек) мгновенно залился краской. Он с детства постоянно сталкивался с Нати в словесном, да и в кулачном поединке тоже и поэтому наедине ее задирать не решался: хорошо, если выходила ничья. Но он нашел слабое место девчонки: та терпеть не могла, когда ее называли испанкой – война и ненависть к испанцам добрались и до французских колоний в Новом Свете. Аньел вдобавок выучил пару испанских ругательств, которые тут же продемонстрировал восхищенным приятелям:

– Puta, ramera!

Таких слов в своем детстве в доме де Аламеда Нати не слышала – может, садовник, обиженный невниманием кокетливой пышнотелой кухарки, и приговаривал это, но только себе под нос. Но, судя по выражению, с каким произнес их Аньел, и по тому, с каким ожиданием и ухмылками уставились его болваны-приятели, ее перевод с испанского был верным. Она деловито заглянула в корзину, выбрала макрель побольше и пожирнее, ловко ухватила за хвост и отвесила смачные «рыбные» пощечины своему прыщавому обидчику. Когда Аньел бросился на нее, Нати уклонилась, сделав умелую подсечку; развернувшись, толкнула хохотавшего Габена – тот шлепнулся прямо в набегавшую волну. Тома, пытавшийся ухватить ее за руки, получил удар в нос.

Убегая вверх по ступеням – вслед неслись и ругательства и смех, – Нати сокрушенно думала: опять епитимья! И добро бы прочесть тридцать раз Pater Noster, а то ведь духовник заставит еще и покаяться перед проклятым Бове!

Бове!

Дора, конечно, побранила Нати: вот и будем теперь поститься, пока солнце не сядет – точно некрещеные мавры во время их поста Рамадан! Да и дедушка тебя заждался – он что, сам должен перемерять отрезы? То ли у него других дел нету?

А и впрямь нет, кроме как чесать языком под ямайский ром! Жан Жак давно уже передоверил почти всю мелкую торговлю ушлой и расторопной внучатой племяннице: та никогда не путалась в унциях, футах и ярдах и тем более – в денье и фартингах, лиардах и пенсах, су и шиллингах. А если уж и ошибалась ненароком, то только в нужную сторону. Нати всегда помнила, кто им за что должен и когда обязался этот самый долг вернуть. Да и приходо-расходные книги проверяла, а то и подбивала сама.

Конечно, важные, крупные сделки Жан Жак заключал сам, в дальней комнате лавки. Некоторые посетители приходили-проскальзывали в лавку ночью, когда уже все почтенные люди отходили ко сну после многотрудного дня и вечерней молитвы. Судя по тому, как они прятали лица под платки и шляпы, дела у них с дедушкой были такими же – скрытными, тайными и темными. У Нати редко получалось подслушать, но ее наблюдательности и сообразительности хватало, чтобы понять, что помимо почтенной торговли дед занимается то ли контрабандой, то ли покупкой и сбытом награбленного пиратами. А то и выполняет еще какие-нибудь щекотливые поручения – Нати пока не могла догадаться или придумать какие. Может, продает сведения о том, когда, куда и с каким грузом выходят с Омори торговые суда?

У Жан Жака тоже имелся свой корабль – небольшая шхуна «Ласточка» для доставки мелких грузов, правда, лишь по островам французских и английских колоний. Выходить в открытый океан и уж тем более торговать с испанским Мэйном Мартель не рисковал и в молодые годы еще при худом мире с Испанией. Сам он бывал в плаванье редко: морская болезнь, которая счастливо избегала Нати, безжалостно преследовала всю французскую половину ее семьи. Корабль водил то нанятый, заслуживающий доверия капитан, а то и торговый партнер Рене Бове – да-да, отец того самого Аньела!

Утренняя стычка возымела свои последствия еще даже до исповеди у отца Модестуса.

Жан Жак поманил Нати к выходу из лавки:

– Подойди-ка, девочка моя, тут к тебе пришли.

Нати выглянула из двери и, смешавшись, застыла на пороге. Перед входом, грозно подбоченившись, стояла мадам Петит. Фамилия казалась насмешливой кличкой этого бочонка жира с длинными руками и громадными красными кулаками. Если б у ее сына были такие кулаки, Нати в утренней схватке несдобровать бы! Из-за спины матери выглядывал Габен с носом, похожим на спелую сливу – и по форме, и по цвету.

– Говорю вам, – пронзительным голосом торговки рыбы вопила мадам, – уймите свою бешеную цыганку, пока я сама ею не занялась!

– Не цыганку, а испанку, – машинально поправил дед.

Это только подлило масла в огонь. Мадам Петит встрепенулась, необъятные ее груди заколыхались, словно волны на море.

– Это ж еще хуже! Ее проклятые родственники топят наши корабли – слыхали, опять пропало рыбачье судно? – а она тут, на берегу, калечит наших французских мальчиков!

– Мама… – басом позвал искалеченный французский мальчик. Мать не обратила на него никакого внимания.

– Видите, видите, что она с ним сделала?! Сломала ему нос, месье Мартель, а он у меня, бедняжечка, и так никогда не был красавцем!

– Мам…

Жан Жак окинул взглядом сгорающего со стыда парня и пошамкал морщинистыми губами. Будь у него внук, он бы только гордился таким забиякой. Но внучку следовало приструнить – прошла уже пора детских драк, Нати следует становиться взрослой благовоспитанной девицей. А то лишь какой-нибудь отчаянный пират осмелится взять ее в жены!