Януш Мейсснер - Черные флаги Страница 40

Мартен в конце концов согласился с их мнением, только сам решил остаться в Амахе. Шульца он тоже собирался оставить, доверив командование “Торо” Бельмону, а “Санта Вероникой» — Хагстоуну.

Но тут запротестовал Шульц. Он был болен и измучен; нужно было хоть на несколько месяцев сменить климат, чтобы прийти в себя. Исхудалое лицо с воскового цвета кожей, ввалившиеся глаза и дрожащие руки подтверждали, что действительно силы его на исходе. Вид его при этом стал настолько отталкивающим, словно не осталось приязненных чувств ни к кому, даже к самому себе. Когда говорил, кадык его, нелепо торчавший на тонкой шее, прыгал вверх и вниз как на пружине. Генрих заявил, что заодно должен забрать с собой и исповедника: может умереть в пути, и тогда смерть без отпущения грехов и последнего причастия станет для него приговором на вечные муки. Да и кто же, наконец, займется в Англии делами Мартена, если не он?

Ян после долгих размышлений признал, что в такой ситуации в самом деле можно назначить Уильяма Хагстоуна командиром гарнизонов в Нагуа и на побережье, оставляя руководство им исключительно в руках Мудреца.

Хагстоун едва мог произнести несколько слов по-испански, но — как язвительно утверждал Бельмон, — должен был вообще-то прекрасно знать язык, поскольку всегда понимал все, что говорили ему. Несмотря на это, он прекрасно умел воевать и ловко управлял артиллерийским огнем, а только это и стало бы его задачей, если бы в отсутствие Мартена возникла необходимость обороны от неожиданного нападения врага.

Что касалось Педро Альваро, то Мартен избавлялся от него с радостью, хотя и не мог возражать, что иезуит немало сделал для Амахи, не только дав возможность подданным Квиче войти в царство небесное, но и в делах более вещественных. Однако в результате все расширявшейся общественной, просветительской и проповеднической деятельности миссионера его значение и влияние неуклонно росли, чего Мартен ни в коей мере не желал. Пришло время устранить Альваро со сцены, заменив несколькими молодыми индейцами, которые помогали ему при службах, выказав при этом немалые способности и склонности к пастырскому служению.

Самой трудной проблемой, которую предстояло решить Мартену, был подбор экипажей для трех кораблей. Он не мог их укомплектовать индейскими и негритянскими добровольцами хотя бы потому, что лишь ничтожная их часть решилась бы на столь дальнее путешествие, а большинство явно бы не выдержало плавания в северных водах. Правда, предвидя это, он заблаговременно завербовал в Кампече и на Антилах несколько десятков авантюристов, которые жаждали вернуться в Европу, но по большей части были это люди деморализованные и ненадежные, на которых нельзя положиться. Вот и пришлось ему уступить Бельмону и Шульцу своих боцманов, оставляя на “Зефире” только самых необходимых.

Наконец управившись со всем, Ян вздохнул с облегчением. По сути, он был даже доволен, что надолго расстается с Уайтом, Шульцем и Бельмоном, и даже с большинством старой команды “Зефира”. Вовсе не жаждал видеть их свидетелями своего бракосочетания с Иникой. Знал, что этот шаг и сопровождающий его церемониал небывало их бы огорчил, а может даже и унизил или сделал его смешным в их глазах. Предпочел, чтобы все произошло во время их пребывания в Англии.

Знал, что времени у него будет достаточно; рассчитывал на их возвращение месяцев через шесть-восемь. Перед бракосочетанием Ян решил предпринять ещё одно плавание вместе с несколькими французскими и английскими корсарами, кормившимися контрабандой. Главной его целью была на этот раз закупка скота — лошадей и мулов, а также крупного запаса соли для Амахи.

Соли! Он боялся в этом признаться, чтобы не вызвать иронических усмешек. Сам был виноват: научил “дикарей” приправлять пищу солью, приучил их — и теперь должен был её поставлять, чтобы удовлетворить растущее потребление.

За последние плавания ему не удалось добыть ни мешка, зато в Тампико мог закупить хоть десяток тонн.

Кроме того, на одном из необитаемых островков к востоку от залива Гондурас Мартен некогда укрыл немало разных товаров, среди прочего — несколько десятков бочек рому, представлявших немалую ценность. Теперь он хотел их забрать и продать в Тампико или каком — нибудь другом порту.

Потому решил он выйти в море через пару дней после ухода “Ибекса”, “Торо” и “Санта Вероники”, чтобы поскорее завершить все дела и заняться наконец личными проблемами.

Думая о своем новом положении зятя и наследника Квиче, о будущей неограниченной власти над объединенными племенами Амахи, Аколгуа и Хайхола, как и над соседними землями, которые он покорить и присоединить, Ян намеревался возвести выше Нагуа новую крепость и дворец куда роскошнее того, что занимал Мудрец. Собирался пригласить архитекторов, оживить давно заброшенные каменоломни в горах, и сплавлять по реке материалы на строительство, которому предстояло стать символом его могущества.

А пока же приготовил план небольшого деревянного дома, который должен был подняться на холме по соседству с дворцом Квиче. Жаждал обставить его по-европейски и для этого дал Шульцу перечень утвари, мебели и ковров для закупки в Лондоне.

Кроме этого Генрих получил длинный список товаров, — материалов, инструментов, семян самых разных сортов, которые невозможно было раздобыть на кораблях и даже в портовых городах Новой Испании.

И наконец Мартен поручил ему завербовать как можно больше ремесленников и закупить для них комплекты оборудования, и прежде всего кузницы, слесарных и столярных мастерских.

Все эти заказы и задания окончательно убедили Шульца, что Ян оказался во власти какого-то демона.

“ — Если так дальше пойдет, — думал Генрих, — этот безумец и вправду готов будет стать индейским кациком. Будет жить тут среди дикарей и сам в конце концов одичает. Может ещё раньше, чем испанцы его повесят. Растратит всю добычу. Погубит и себя, и меня.”

А про себя прикидывал, стоит ли сюда возвращаться. Мог бы обратить в деньги и свою долю, и долю Мартена в добыче и уехать с этими деньгами — хотя бы в Гданьск. Сбылись бы давние его мечты стать состоятельным купцом, почтенным обывателем. Женился бы на дочери какого-нибудь городского патриция. Перед ним открылись бы двери в Двор Артуса. А в будущем мог стать городским советником…

Да, только давние мечты бледнели при виде богатейших трофеев. Чем быстрее росли богатства, добытые корсарским ремеслом, тем больше Генрих жаждал их, тем более роскошные перспективы вставали пред его глазами. Зачем ему останавливаться на положении состоятельного обывателя и, начав с этого, лет десять — двадцать добиваться места в сенате, если за два-три года он мог удвоить и даже утроить свое состояние? Мартену улыбалось счастье; захоти он, удалось бы взять не только Сьюдад Руэда, но и склады серебра в Панаме, а может быть даже и запасы золота и сказочные сокровища Новой Кастилии.

“ — К тому же, — думал Шульц, — присвой я себе его долю, кто знает, где потом он меня настигнет? Даже в Гданьске! Он непредсказуем и страшен в гневе. Всю жизнь дрожать?”

Из столь противоречивых мыслей и соблазнов вытекал один вывод: нужно было склонить Мартена оставить фантастические планы насчет Амахи. Вырвать его отсюда, хотя бы против воли; вырыть пропасть между ним и Квиче, и теми дикарями, над которыми он так жаждал властвовать; вырвать его из-под власти чар, которыми опутала его Иника.

“ — Но как добиться этого? — раздумывал Генрих. — Где найти голос, которого послушается Мартен? Где сила, которая заставит его покинуть Амаху?” Сила? Такая сила существовала. Не просто сила-мощь!

Мартен не смог бы с ней тягаться. Могла смести его, раздавить вместе с Пристанью беглецов, с Квиче-Мудрецом и его царством, с шанцами и орудиями, которые собирались её остановить.

Пока он от неё уклонялся. Куснул то тут, то там, где находил слабейшие места, играл с опасностью, но избегал ударов, на которые она была способна. Его хранила тайна узких извилистых проходов среди илистых отмелей лагуны и капризное, изменчивое русло реки, где он укрывался. Но узнай Бласко де Рамирес о существовании Нагуа и найди он проводника…

В первую минуту Генрих сам ужаснулся этой мысли. Ведь в этом случае “Зефир” был бы сожжен или потоплен, и Мартен лишился бы жизни!

“ — Вот если бы, — тут же подумал он, — не было его в Амахе…”

— Его не будет! — тут же воскликнул он вслух. — Не будет несколько недель!

И облизал кончиком языка пересохшие губы.

“ — Я должен рискнуть, — продолжал он свою мысль. — Нужно все устроить так, чтобы его тут не застали. Для него это будет ударом, но нет другого выхода. Должно получиться. Провидение спасет его для меня. Но если Господь решит иначе — на то его воля. Во всяком случае, тогда я получу долю этого несчастного. И закажу мессу за упокой его грешной души. Закажу две мессы в Англии и ещё несколько в Гданьске. Нужно рискнуть…”