Луи Жаколио - Берег черного дерева и слоновой кости. Корсар Ингольф. Грабители морей Страница 40

— Вы сделали настоящий фокус, любезный проводник, — ответил Барте.

— Благодаря Кунье и Йомби. Их вы особенно должны благодарить… Теперь, друзья, сядем за нашу последнюю трапезу и проведем последнюю ночь на этом берегу, который чуть было не сделался местом нашей гибели.

На другой день на рассвете «Надежда» пустилась по течению Конго. Несмотря на великолепные места, путешественники нигде не думали задерживаться. Останавливались только на один час в день, чтобы изжарить мясо бегемота на угольях и нарвать диких ананасов.

Беглецы совершили плавание, самое любопытное и самое странное, какое только можно сделать в мире; на протяжении более трехсот миль река была окаймлена непроницаемыми девственными лесами; корни деревьев доходили до воды, изгибаясь причудливыми спиралями, как тысячи змей; лианы, обвившие ветви, спускались вниз и висели над рекою, как снасти, увитые цветами. На этих корнях и на этих ветвях порхали, пели, чирикали мириады птиц с разнообразным оперением, а большие пеликаны, стоя на одной ноге на берегу, смотрели на наших путешественников с удивленным видом.

Время от времени, по вечерам, глухой рев заставлял их вздрагивать; это было гневное приветствие какого-нибудь леопарда или льва, утолявшего жажду, спокойствие которого нарушили неизвестные запахи. Тогда Уале приподнимался в лодке и ревел от бессильной ярости, с дрожащими ноздрями; он словно вызывал на бой скрытого врага, который осмеливался дразнить его.

Через двенадцать дней после отъезда беглецы благополучно достигли устья Банкоры, темно-зеленая вода которой резко отличалась от воды Конго; последняя, благодаря большим дождям, еще несколько месяцев должна была сохранять желтоватый и грязный цвет. Двадцатью милями ниже большая река, уже не окаймленная высокими берегами, орошала равнины более чем на тридцать миль, смешиваясь с громадными болотами, испарения которых, по мнению Лаеннека, делали невозможной всякую попытку добраться сухим путем до берега океана. Ждать конца наводнения было еще неудобнее, потому что Конго, вернувшись в свое русло, оставлял на всей земле, которую покрывал своей водой, такие остатки растительного и животного царства, что даже негров, родившихся в этой стране, заражала гнилая лихорадка.

Следовательно, не было другого пути, кроме того, который Лаеннек и Кунье указывали с самого начала и который позволял добраться до реки Огове, поднимаясь к экватору целым рядом плоскогорий и гор, покрытых лесами.

«Надежда» вошла в Банкору, поднимаясь вверх. Берега реки были покрыты смоковницами.

Известно, что это дерево, родом из Центральной Африки, самое драгоценное из высокоствольных деревьев в тропических странах. Наши путешественники могли восхищаться им во всей его красоте в тех самых местах, где оно родилось. От громадного ствола идут почти всегда в горизонтальном направлении ветви, покрывающие большое пространство своими листьями, непроницаемыми для солнечных лучей. Под этой массой зелени легко может укрыться население целой деревни. Путешественники находят там приятную стоянку, где могут подышать свежим воздухом и утолить жажду плодами этого дерева.

Вечером путешественники приметили густой столб дыма над массой зелени; зрелище это наполнило их радостью от уверенности, что они проехали две трети своего пути.

— Мы подъезжаем к деревне Эмбоза, которую я посещал несколько лет тому назад, — сказал Лаеннек, — и если старый вождь Имбоко не умер, мы можем быть уверены в самом дружелюбном приеме.

Деревня Эмбоза находится почти на границе обитаемой территории; вверх по Банкоре идет пустыня и девственный лес, который служит убежищем нескольким племенам кумиров, или лесных наездников, всегда готовых ограбить караван и одинокого путешественника.

Это маленькое местечко с полсотней хижин принадлежит племени мосиконго, главное занятие которых состоит в собирании пальмового масла. Все живут вместе, и после каждой добычи прибыль делится начальником между всеми жителями. Для того чтобы защищаться от разбойников, они содержат отряд в двадцать пять человек, хорошо вооруженных ружьями, привезенными из Малимбы; отряд этот охраняет деревню в то время, когда население занимается собиранием масла.

Лаеннек не ошибся. Имбоко, несмотря на преклонный возраст, был еще здоров и задолго до того, как пирога подошла к берегу, отправился с частью жителей узнать, кто приехал.

Пора дождей была неблагоприятна для собирания масла, и все население было в деревне.

Когда старый начальник увидел Лаеннека, он выразил большую радость. Узнав в нескольких словах о событиях, которые привели к нему его друга, он понял, что путешественники, изнуренные усталостью и лишениями, уже пять дней не имели другой пищи, кроме диких плодов, и главное — нуждались в отдыхе. Он избавил их от любопытства своих подданных и отвел в свое жилище, которое предоставил им на все время, пока гости пожелают остаться в его деревне. Как только Имбоко ушел за провизией, Гиллуа и Барте, изнемогая от волнения, бросились на шею Лаеннеку. Возвращение не казалось им теперь неосуществимой мечтой!

— Ах, — говорили они, — по вашей милости мы увидим Францию; каким образом можем мы когда-нибудь отблагодарить вас?!

Эти трогательные выражения признательности взволновали искателя приключений до глубины сердца; целый мир воспоминаний ожил вдруг в нем. Францию, Бретань, деревеньку, где он родился и которую не надеялся увидеть, свою мать, умершую вдали от него, — все это он увидел, как во сне. Склонив голову на свою широкую грудь, он упал на землю и начал рыдать…

Барте и Гиллуа с уважением отнеслись к этой глубокой горести. Уале, услышав, что хозяин его плачет, начал печально визжать.

Но Лаеннек быстро оправился; это была железная натура, и нравственные страдания не могли ее долго подавлять.

— Извините меня! — порывисто сказал он молодым людям. — Есть часы, когда я изнемогаю, как женщина!.. Наши лишения и наша борьба еще не кончились, и я буду счастлив, только когда увижу вас на корабле, который возвратит вас на родину… Тогда я в свою очередь попрошу исполнить одну мою просьбу.

— Не беспокойтесь, мы добьемся вашего помилования!

— Благодарю. Но не в этом дело. Там, в Плуаре, есть одинокая могила, к которой никто не приходит. Это — могила моей матери, умершей от горести, когда она услышала о моем осуждении; перед вашим отъездом я отдам вам пальмовую ветвь, которую сорвал на берегу… Тут… — Голос скитальца начал дрожать до такой степени, что он был принужден остановиться. Лаеннек сделал усилие и продолжал умоляющим тоном, но так тихо, что едва можно было расслышать: — И вы… не правда ли, вы это сделаете для меня… Вы положите эту ветвь на землю, где покоится бедная старушка, которой я не мог закрыть глаза…