Линейный корабль - Форестер Сесил Скотт Страница 40

– Что такое? Что тут происходит? – спросил Хорнблауэр сперва на английском, потом на испанском. Все повернулись к нему и заговорили разом, словно школьники, поссорившиеся на большой перемене. Темпераментную каталанскую речь офицера Хорнблауэр разобрать не мог, и повернулся к Грею.

– Дело было так, сэр, – начал штурманский помощник, предъявляя горящую сигару. – Этот даго, сэр, он закурил, когда навьючивал мула. Я сказал ему, очень вежливо, сэр: «Около пороха не курят, сэр», но он не обратил внимания, может не понял. Тогда я сказал ему, сказал, значит: «Но курито около порохо, сеньор», а он просто выдохнул дым и повернулся ко мне спиной. Тогда я отобрал у него сигару, и он вытащил шпагу, сэр.

Кларос тем временем выслушал своего офицера. Хорнблауэр с Кларосом повернулись друг к другу.

– Ваш моряк оскорбил моего офицера, – сказал Кларос.

– Ваш офицер вел себя, как дурак, – сказал Хорнблауэр.

Казалось, это тупик.

– Поглядите, сэр, – сказал вдруг Грей.

На боку невозмутимого мула покачивался бочонок, доски чуть-чуть разошлись, и в щель черной струйкой сыпался порох. Он был уже на боку у мула, на земле. Даже каталонцы не могли не видеть, как опасен сейчас открытый огонь. Кларос чуть-чуть улыбнулся.

– Мой моряк действовал сгоряча, – сказал Хорнблауэр, – но я думаю, вы согласитесь, полковник, что он отчасти прав. Он принесет самые искренние извинения, и тогда, возможно, вы строго запретите курить возле пороха.

– Очень хорошо, – согласился Кларос.

Хорнблауэр повернулся к Грею.

– Скажите этому офицеру: «Боже, храни нашего милостивого короля, сеньор». Скажите это почтительно.

Грей взглянул изумленно.

– Говорите же, – велел Хорнблауэр резко.

– Боже, храни нашего милостивого короля, сеньор, – сказал Грей если не почтительно, то, по крайней мере, сконфуженно.

– Мой моряк извиняется перед вами за свою грубость, – объяснил Хорнблауэр офицеру.

Кларос удовлетворенно кивнул, коротко о чем-то распорядился и пошел прочь. Кризис разрешился, ничьи чувства не пострадали. Моряки улыбались и шутили, гордые каталонцы поглядывали на легкомысленных варваров свысока.

XVIII

Капитан Хорнблауэр въехал на очередной пригорок и натянул поводья. Над головой сияло августовское солнце, бесчисленные мухи осаждали и его, и лошадь, и спутников. Рядом ехал Кларос, позади неуверенно тряслись на тощих каталонских россинантах Лонгли и Браун в компании трех испанских адъютантов. Дальше по дороге сомкнутым строем двигались передовые части морской пехоты под предводительством майора Лайрда, там и сям на серо-зеленых склонах алели пикеты, расставленные им на случай внезапной атаки. Дальше гусеницей ползли обнаженные по пояс люди, расчищавшие дорогу, а еще дальше извивалась гусеница потолще и заканчивалась пушкой. За пять часов удалось покрыть чуть больше трех миль. Хорнблауэр, глядя на солнце, решил, что в запасе у него не больше полутора часов – за это время нужно протащить пушки еще милю по горам и милю по равнине Он со стыдом подумал, что наверняка и намного опоздает, и уже точно не откроет огонь до пяти или даже до шести часов вечера.

Внизу лежал Росас: горный воздух скрадывал расстояния и казалось – до города не больше мили. Хорнблауэр узнавал на местности то, что прежде видел на карте. Справа – цитадель, серый пятиугольник крепостных стен, за ней – море, в центре – сам город, одна-единственная длинная улица протянулась вдоль моря, со стороны суши ее отгораживал земляной вал, налево – громада форта Тринидад. Самое уязвимое звено – сам город, но захватывать его бессмысленно: цитадель и форт Тринидад смогут обороняться независимо. Лучше всего взять быка за рога: штурмовать цитадель с берега. Следом за цитаделью падет и город, хотя форт Тринидад, вероятно, еще подержится.

Хорнблауэр так увлекся составлением диспозиции, что сперва не обратил внимания, какая пасторально-идиллическая картина предстала его глазам. Трехцветные флаги лениво хлопали над цитаделью и фортом, и лишь они одни хоть чем-то напоминали о войне. Никаких признаков осады. Не позднее чем через несколько часов в крепости узнают, что всего в двух милях от них движется плохо охраняемый конвой с пушками.

– Где армия Каталонии? – сердито спросил Хорнблауэр у Клароса.

Тот только пожал плечами.

– Не знаю, капитан.

Хорнблауэр понял, что его драгоценные пушки и его еще более драгоценные моряки вот-вот станут легкой добычей для солдат из Росаса.

– Вы сказали мне, что генерал Ровира вышел к Росасу вчера!

– Значит, что-то его задержало.

– Но гонец – тот, которого вы послали на заре, – вернулся?

Кларос, подняв брови, переадресовал вопрос адъютанту.

– Он не выезжал, – ответил тот.

– Что? – переспросил Хорнблауэр по-английски. Только оправившись от изумления и приведя в порядок свои чувства, смог он снова перейти на испанский.

– Почему так?

– Офицеру пришлось бы утруждать себя без всякой надобности, – пояснил адъютант. – Если генерал Ровира придет, он придет. Если нет, никакой наш гонец не заставит его придти.

Хорнблауэр указал направо, где в овраге стояли рядком около пятидесяти лошадей и сидели кучками люди – то был кавалерийский эскадрон, наблюдавший за Росасом со вчерашнего дня.

– Почему они не доложили, что генерал Ровира не прибыл? – спросил он.

– Я приказал командиру доложить, когда генерал Ровира прибудет, – отвечал Кларос.

Он и бровью не повел, когда англичанин презрительно скривился. Чтобы не рассориться вконец, Хорнблауэр на время сдержал ярость.

– Мы здесь в большой опасности, – сказал он.

Кларос вновь пожал плечами – похоже удивился, что англичанин такого робкого десятка.

– Мои люди привычны к горам. Если гарнизон нападет, мы уйдем козьими тропами, – сказал он, указывая на крутые склоны месы[3]. – Преследовать нас они не посмеют, а посмеют – не догонят.

– Но мои пушки? Мои люди?

– Воевать вообще опасно, – высокомерно отвечал Кларос.

Хорнблауэр обернулся к Лонгли.

– Скачите обратно, – приказал он. – Задержите пушки. Задержите носильщиков. Задержите всех. Без моего приказа никто не тронется с места.

– Есть, сэр.

Лонгли развернул лошадь и поскакал прочь, видимо, он научился ездить верхом до того, как попал на флот. Кларос, адъютанты, Хорнблауэр и Браун провожали его взглядами, потом повернулись друг к другу. Испанцы догадались, что за приказ отдан.

– Ни одна моя пушка, ни один мой человек не двинутся, – сказал Хорнблауэр, – пока я не увижу армию генерала Ровиры. Будете ли вы так любезны послать гонца теперь?

Кларос потянул себя за длинный ус и что-то сказал адъютантам; двое младших некоторое время пререкались, потом один взял написанную старшим записку и поскакал прочь. По лицу его было видно, что ему совсем не хочется ехать по жаре неизвестно еще как далеко.

– Пора обедать, – сказал Кларос. – Вы не распорядитесь, чтоб моих людей покормили, капитан?

У Хорнблауэра отвисла челюсть. Он думал, что его уже ничем не удивишь, но, оказывается, ошибался. Бронзовое лицо Клароса не выражало и тени сомнения. Он думает, что тысячу его людей будут кормить припасами, выгруженными с кораблей. У Хорнблауэра язык чесался отказать наотрез, однако он поостерегся. Если испанцев не покормить, они разбредутся в поисках пищи – а пока оставалась слабая надежда, что Ровира дойдет и осада начнется скоро. Ради этого шанса стоило пойти на уступку и протянуть несколько часов, пока их не заметили из крепости.

– Распоряжусь, – сказал Хорнблауэр.

Бесстрастно-самоуверенно полковник высказал свою необычную просьбу, так же бесстрастно-самоуверенно он выслушал, что англичанин, с которым он за минуту до того едва не разругался, удовлетворит его притязания.

Вскоре моряки и каталонцы уже дружно работали челюстями. Даже дозорные кавалеристы учуяли издалека запах пищи и, словно стервятники, слетелись на пиршество, оставив лишь четверых несчастных наблюдать за Росасом. Кларос и его адъютанты сидели в кружок, ординарцы прислуживали. Как Хорнблауэр ожидал, за комидой[4] последовала сиеста – наевшись, испанцы разлеглись в узкой тени кустов и захрапели, лежа на спине, с южной стойкостью не замечая вьющихся над приоткрытыми ртами мух.