Григорий Карев - Синее безмолвие Страница 43

Все это произошло так быстро, что Прохор вначале даже не понял, что же случилось. Но в следующую секунду он выхватил из чехла привязанный к ремешку трусов водолазный нож и бросился к подводному бандиту. Тот, наконец, заметил Прохора и, оборвав капроновую нить, на конце которой был привязан выпущенный гарпун, сделал несколько толчков ластами и пошел на глубину Чертова ковша. Прохор хотел было последовать за ним, но услышал легкий свист и насторожился. Он глубоко вдохнул воздух, свист повторился. Это легочный автомат акваланга сигнализировал, что давление воздуха в баллонах достигает всего тридцати-тридцати пяти атмосфер и пловцу необходимо выходить на поверхность.

ОГОНЬ НА ГЛУБИНЕ

— Я, честное пионерское, не нырял глубже, чем на двадцать метров, — оправдывался Ленька в шлюпке. — Я только сверху хотел посмотреть на дно Чертова ковша. Но там было очень темно, понимаешь, как в бездне.

Леньку бил озноб, лицо у него посинело, нервно подергивались веки. Люда закутала брата своим платьем и Прохоровой рубашкой, но он все ежился и стучал зубами. Прохор изо всех сил налегал на весла, и лодка, как стрела, летела к причалу.

— Я хотел только на минуточку нырнуть и сразу же назад. Ты же сам говорил, что там очень красивые водоросли и… потом… лодка. Когда нырнул метров на десять, стало темнее, а дно было черное, как… как ночное небо, когда тучи… Но потом я увидел свет. Сперва думал, что это мне показалось. Но свет снова появился там, на глубине, будто фонариком кто присвечивал себе в темноте. Тогда я еще нырнул метров на пять… Вот, честное пионерское, не больше. Ведь это безопасно, правда? Ведь итальянец Бушер нырнул на сорок метров, и ничего…

— Раймондо Бушер после всплытия на поверхность потерял сознание, — сердито сказал Прохор, занося весла для нового гребка.

— Но Ривуар пишет, что искатели жемчуга даже без акваланга ныряют до шестидесяти…

— Дурак! — выругался Прохор, задыхаясь от злости на самого себя (и надо же было обучить этого безрассудного пацана). — То профессионалы-ныряльщики! И потом Ривуар не пишет о том, что они не мучились кессонной болезнью после такого ныряния…

Ленька хорошо понимал, что он нарушил запрет нырять глубже, чем на десять метров, и теперь больше самой мучительной болезни боялся, что Прохор просто заберет акваланг и ему, Леньке, не видеть морского дна, как своих ушей. Он оправдывался, как мог, доказывая, что он уже взрослый и крепкий, что ничего ему не будет, что, в конце концов, в таком случае рисковать надо было.

— Там какой-то человек шлялся с фонарем, он ведь тоже не железный, — выпалил, наконец, Ленька.

— Ты видел его? — спросил Прохор, задерживая на мгновение весла в воздухе.

— Нет, его не видел, — признался Ленька. — Но фонарь видел. Он то светил во все стороны, то шарил зачем-то по дну… Потом мне показалось, что огонь начал приближаться ко мне, я… Я очень испугался и быстро уплыл за барьер, а потом к лодке.

— А больше ты ничего не видел?

— Нет, больше ничего не видел.

Значит, Ленька не видел гнавшегося за ним человека с ружьем, он просто удрал из страха, он даже не подозревал, что опоздай он всего на секунду и стальной гарпун вонзился бы в его тело.

Прохор вкладывал в гребки всю силу и ловкость опытного гребца. Шлюпка неслась стремительно, как на гонках. Но еще напряженнее, чем мышцы рук и спины, работал мозг Прохора. Он уже составил план действий.

— Людочка, — встревоженно сказал он девушке, как только начали приближаться к причалу. — Одевай платье и, как только подойдем к берегу, волоки этого несчастного пирата глубин в больницу водников. Там спросишь доктора Вавилова… запомни хорошенько, Адама Гавриловича Вавилова. Расскажи ему подробно о Леньке. Скажи, водолаз Демич прислал. Дальше доктор сам знает, что надо делать.

Бросив весла знакомому лодочнику, Прохор в одних трусах выскочил на площадку, где обычно стояли частные «москвичи» и «победы» пляжников. И через несколько минут в одной из этих машин Люда и Ленька умчались в больницу. Прохор быстро оделся, сложил в чемодан акваланги и подошел к одевающемуся у автомашины седому мужчине.

— Вы не могли бы меня подбросить на своем «москвиче»?

— Тоже в больницу водников? — понимающе кивнул головой седой.

— Нет, мне надо на тридцатый причал.

— Все равно, садитесь, — открыл дверку седой. — Это вы жену и сына отправили в больницу? Что с ними?

— Солнечный удар, — соврал Прохор.

— Ах, эти дети! За ними смотри да смотри, — быстро затараторил седой владелец «москвича», выруливая на асфальтовое шоссе. — Вот у меня племянница… — и начал торопливо рассказывать, будто боялся, что не успеет сообщить все, что он знает о приключениях десятилетней племянницы.

— Кто есть на борту? — спросил Прохор у вахтенного «Руслана».

— Почти никого, кроме вахты. Скоро соберутся к обеду. Качур уже пришел… только что.

— Где он?

— В кубрике. Там, кстати, тебе записка от Майбороды. Приходил, спрашивал тебя.

Прохор вдруг почувствовал, что ему очень нужно повидать Качура. Зачем? Он и сам себе не мог ответить на этот вопрос. Просто надо было видеть его лицо, заглянуть в глубокие глазницы.

— Кто там? — послышался недовольный голос Качура, когда Прохор спускался по трапу в кубрик.

— Это я, Арсен.

Качур, вытянувшись, лежал на койке, запрокинув голову, будто отдыхал после тяжелой работы. Прохор подошел к нему.

— Чего тебе? — недружелюбно спросил Качур, не поднимая опущенных век и не показывая глаз.

— Хотел в домино сыграть, да не с кем.

— Не хочу играть. Надо поспать немного, отдохнуть, ведь завтра, наверное, опять спуски будут.

Качур дышал часто и глубоко, с усилием выдувая струю воздуха через сложенные трубочкой губы. Но Прохору хотелось увидеть его глаза и внезапно спросить напрямик, был Качур только что в Чертовом ковше или не был. Может, бегающие глаза Арсена ответили бы на этот вопрос? Но Арсен не открывал глаз. Лицо ничего не выражало, кроме усталости. Но какой-то нерв дрогнул вдруг на лице, и Прохору показалось, что и красная кожа, и рыжие войлочные усики, и закрытые веки, и вся эта противная ему узкая, сплюснутая голова — просто маска, под которой злорадно смеется другое страшное лицо, наглые, ненавидящие глаза.

— Арсен, — спокойно начал Прохор, так и не дождавшись, когда тот откроет глаза. — Дай мне, пожалуйста, твой акваланг и ружье. Хочу после обеда поохотиться в Чертовом ковше.

Снова Прохору показалось, что то второе, невидимое, лицо Качура расплылось в злорадной улыбке.

— В Чертовом ковше запретная зона, — чуть-чуть приоткрыв веки и осторожно наблюдая за Прохором, ответил Арсен. — А ружья и акваланга у меня нет, Проша, нет.