Штормовой предел - Шигин Владимир Виленович Страница 44

Двадцать пятого марта африканский берег остался позади. Поход продолжался. Корабельная жизнь на "Ушакове" шла своим чередом: учения, приборки, разводы вахт…

Молодые офицеры "Адмирала Ушакова", как и всех других кораблей эскадры, были крайне недовольны постоянным "торчанием" своего командира на верхней палубе. По их мнению, опыта первых вахт вполне хватало для несения службы даже в штормовую погоду, и командир зря изводит себя непрерывным бдением. Впрочем, по мере плавания молодые офицеры быстро получали опыт походной службы в океанских условиях, и Миклуха начинал все больше и больше доверять своим вахтенным начальникам. Все реже он появлялся ночью на мостике, а если кто-то из офицеров продолжал ощущать дополнительную опеку, то это означало, что у него имеются огрехи в управлении кораблем.

Вот как описывал Владимира Николаевича Миклуху-Маклая во время плавания "Адмирала Ушакова" писатель А.С. Новиков-Прибой: "По ходовому мостику тяжелой и уверенной поступью прохаживался, покуривая папиросу, высокий и плечистый рыжеватый моряк. Его полнокровное лицо с раздвоенным подбородком, с большими медно-красными усами было спокойно. Во всей могучей фигуре моряка, в его осанке и решительных движениях было что-то властное и покоряющее. Среди своих людей он слыл героем моря, мужественным человеком с большими страстями. А глядя на него со стороны, можно было подумать, что это прохаживается после удачной добычи типичный корсар. Эта роль на сцене подошла бы ему по внешности без всякого грима, если только сбросить с его крупного носа круглые очки".

Скрашивая однообразие будней, офицеры и матросы при первой же возможности старались разыгрывать друг друга, подмечая те или иные привычки и особенности поведения. Не остался обойденным вниманием и командир. Уже знакомый читателю лейтенант Дитлов писал в своем дневнике: "…Наш капитан В.Н. Миклуха имеет привычку через каждые два слова говорить: "Вы меня понимаете". Дурные привычки заразительны, и теперь по всему броненосцу звучит фраза: "Вы меня понимаете", а штурман, даже докладывая о чем-то командиру, заключает свою речь модной фразой: "Вы меня понимаете", на что тот серьезно отвечает: "Да, я вас понимаю"".

В течение всего похода "Ушаков" шел в колонне броненосцев концевым, имея впереди "Сенявин". Это обстоятельство сильно удручало командира "Ушакова". "Сенявин" плохо держался в строю, и надо было все время следить, чтобы не пропороть ему тараном борт. По этой причине в выражениях насчет его командира Смирнова Миклуха не стеснялся.

— Мечется в ордере, что "рыжий" в цирке! — выговаривал он в сердцах Мусатову. — Сколько можно терпеть эти ужимки! Плавать надо было больше, а не штаны в кабаках протирать!

У Сокотры эскадра провела первую боевую стрельбу. Получилось неважно. Комендоры страшно волновались и делали постоянные перелеты. В бухте Мир-бат у Ара-вии еще раз загрузили уголь. С океана шла сильная зыбь, и "чернослив" пришлось перевозить баркасами. Работа каторжная! Чтобы подать матросам пример, на "Ушакове" все офицеры во главе с командиром встали в общий строй и таскали уголь на плечах наравне со всеми. Здоровяк Миклуха взваливал на свои широкие плечи сразу по два мешка и носил их под восхищенными взглядами команды. После погрузки все мылись на палубе, окатываясь из пожарных шлангов соленой водой.

Тогда же Небогатов провел еще одно совещание с командирами. Приняв от них рапорта о состоянии кораблей, контр-адмирал объявил:

— Далее следовать будем кратчайшим путем через Индийский океан, затем — через Малаккский пролив и мимо берегов французской Кохинхины…

— Ну а дальше что станем делать? — поинтересовались командиры озабоченно.

— Дальше будем ждать у моря погоды. — Небогатов говорил, будто извинялся. — Может, Рожественский объявится, а не объявится — двинемся на Владивосток сами. А что еще можно сделать?

Контр-адмирал обвел собравшихся печальным стариковским взглядом.

— Проливом Крузенштерна? — поинтересовался Миклуха.

Так в XIX и в начале XX века русские моряки называли Цусимский пролив.

— Нет, Владимир Николаевич, — покачал седой головой Небогатов. — Там нас японцы как котят передавят. Я думаю, нам будет лучше всего еще раз отбункероваться и следовать далее в обход Японии через Курилы в Охотское море. На худой конец, пойдем через пролив Лаперуза.

— Не сильно ли рискуем? — почесал лысый затылок командир "Владимира Мономаха" капитан 1-го ранга Попов.

Не рискованней, чем лезть напролом мимо Цусимы! — Небогатов разгорячился, на лице проступили плохо запудренные пятна экземы. — На Курилах мы с японцами будем в равном положении — далеко от своих баз. К тому же пусть еще попробуют отыскать нас там! Ну а если Того будет сторожить нас у Владивостока, то принимать там бой будет все же лучше: дома, как говорится, и стены помогают! К тому же не следует скидывать со счетов и владивостокский отряд крейсеров, находящиеся там миноноски и подводные лодки, это ведь тоже кое-что значит!

Возвратившись на броненосец, Миклуха собрал офицеров и сообщил им решение адмирала. Один из офицеров "Ушакова" впоследствии вспоминал: "Не знаю, уполномочил ли Небогатов командиров сообщать план, но, во всяком случае, не могу не одобрить нашего капитана за его откровенность: нет худшего влияния на состояние духа, как полная неизвестность". И в этом проявился прямой характер Миклухи!

У Мальдивских островов на "Адмирале Ушакове" произошла поломка в левой машине. Чтобы не замедлять общего движения, командующий распорядился взять броненосец на буксир транспорту "Свирь". Помогая буксиру, "Ушаков" подрабатывал правой машиной. Через двое суток механики устранили повреждение, и "Ушаков" вновь занял свое место в строю.

Из воспоминаний лейтенанта Н.Н. Дмитриева: "По случаю праздника (именины императрицы. — В.Ш.) командир обедал у нас и был крайне весел и разговорчив. На стене кают-компании висел прекрасный портрет адмирала Ф.Ф. Ушакова, подаренный броненосцу кем-то из потомков славного адмирала. Миклуха, бывший очень начитанным человеком с богатой памятью, нередко являлся весьма интересным собеседником. На этот раз он вспомнил и рассказал нам некоторые случаи из жизни доблестного старика и, указывая на портрет, высказал свою полную уверенность, что и корабль его при встрече с врагом останется достойным своего славного имени. И глядя на Миклуху, взволнованного и воодушевленного, можно было с уверенностью сказать, что это человек идеи, командир, за которым смело пойдут в бой все его подчиненные, и что этот бой может оказаться несчастным, но, во всяком случае, будет славным".

В Индийском океане провели еще одну боевую стрельбу. Результаты ее были вполне обнадеживающие.

— Нам бы еще разочек-другой пострелять, и тогда даже с нашими гнилыми пушками можно будет всыпать японцам по первое число! — обменивался мнением со старшим офицером Владимир Николаевич.

Но времени на учебу уже не оставалось — эскадра шла Малаккским проливом. Воздух был пропитан запахом свежескошенного сена… Вечером, сидя в каюте, лейтенант Дитлов записывал впечатления за день: "Вчера под председательством командира было совещание, обсуждали меры отражения минных атак, решили все ночи проводить начеку: командир и старший артиллерист дремлют на мостике… офицеры и команда спят не раздеваясь…"

Сингапур проскакивали ночью с потушенными огнями и задраенными иллюминаторами. Но пройти незамеченными все равно не удалось. Уже на подходах к городу к эскадре прилепился голландский авизо и сопровождал русские корабли до нейтральных вод. На следующий день с передового "Владимира Мономаха" заметили паровой катер, с которого отчаянно махали руками. Корабли остановились. С катера, который был послан русским консулом, передали телеграмму о пути и времени следования эскадры Рожественского. С "Императора Николая I" по всем кораблям передали: "26-го числа предполагаю встать на якорь в широте 12 градусов 50 минут нордовая и долгота 190 градусов 23 минуты остовая, где и соединюсь со Второю Тихоокеанской эскадрою". Люди ликовали, будто все трудности и опасности для них были уже позади.