Луи Буссенар - Под Южным Крестом Страница 45

Аборигены принялись совещаться, сопровождая свою беседу энергичными жестами; затем, вынеся резолюцию по поводу парижанина и бретонского моряка, а на нее явно повлияли оба ружья, с которыми местные дикари, судя по всему, были отлично знакомы, они выплеснули весь свой гнев исключительно на несчастных негритосов, ставших от страха пепельно-серыми. Напоминающие зверей, попавших в западню, кароны даже не пытались защищаться; страх парализовал их тела, мешая любому движению.

Папуасы, в эту минуту не обращавшие никакого внимания на европейцев, сомкнули ряды вокруг каронов. Двое из островитян схватили голодающих гостей Фрике за грязные космы и поднесли к их шеям острые бамбуковые ножи: такой нож каждый папуас всегда носит при себе и использует его в самых разных целях. Воинственные пришельцы уже были готовы без лишних формальностей отрезать беднягам головы, но Фрике и Пьер помешали кровавой расправе. Как всегда невозмутимый моряк отвесил оплеуху одному из убийц и перехватил его запястье с ножом, в это время всегда неистощимый на выдумки Фрике опрокинул второго, подставив ему изящную, но вполне действенную подножку.

– Ох, как давно я не использовал в сражении этот прием, ну ничего, сейчас я разомну ноги.

Внезапная атака смутила чернокожих дикарей, которые, и в это трудно поверить, казались скорее удивленными, нежели рассерженными. В то время пока неудавшиеся и весьма сконфуженные «палачи» поднимались с земли, их товарищи отступили на несколько шагов – на их лицах застыла робкая почтительность. Мужчина, походивший на вождя всей группы, опустил копье и обратился к европейцам на неизвестном языке.

Его речь была длинной и, как повелось, сопровождалась жестами. Оратор указывал на каронов, отупевших от ужаса; он делал вид, что отрезает им головы, затем широко открывал рот и попеременно тыкал пальцем то в белых путешественников, то в негритосов.

– Черт меня подери! – воскликнул Фрике, не зная, что ему делать: смеяться или злиться, – этот дурак принял нас за людоедов.

– Он издевается над Республикой, – добавил Пьер ле Галль. – И надо же быть образцовым матросом, в течение тридцати лет службы питаться только бобами и солониной, чтобы в конечном итоге тебя вот так оскорбил какой-то отвратительный черномазый!

– Послушайте, – вновь заговорил парижанин, – вы глупее, чем пустые бутылочные тыквы! Если бы мы ели людей, то не стали бы заготавливать столько саго. А насчет вашего заманчивого предложения… Попробовать их на зуб, да я не знаю, что я лучше буду есть… землю, листья, подошвы от сапог…

При этих словах молодой человек взял кусок саго и откусил от него с видимым удовольствием; затем он показал на дрожащих каронов и на свой рот и изобразил гримасу отвращения, выражая таким образом любовь к растительной пище и ужас перед человеческим мясом.

Оратор, внимательно наблюдавший за этой пантомимой, вновь принялся размахивать руками, и из его «излияний» можно было уразуметь, что дикарь совершенно не понял Фрике и решил, что парижанин терпеть не может человеческое мясо в сочетании с саго.

– Нет, он не просто кретин. Теперь он думает, что я предпочитаю мясо без хлеба. Как мне объяснить свою позицию этой папуасской лесной мыши?

Беседа зашла в тупик, что было не слишком хорошим предзнаменованием, тем более что остальные чернокожие оправились от первой неожиданности и теперь потрясали оружием, без сомнения, готовясь к внезапной атаке.

К счастью, маленький Виктор во второй раз спас ситуацию. Видя, что все может обернуться самым трагическим образом, он шагнул вперед и, клянусь, очень смело направился к вождю и строго заговорил с ним пронзительным голосом, чей тембр отчасти напоминал вопли попугаев.

Виктор говорил долго и с красноречием, в коем его друзья даже не могли заподозрить малыша. Должно быть, его аргументы оказались убедительными, потому что – о чудо! – нахмуренное лицо предводителя туземцев расцвело в широкой улыбке. Он выронил из рук оружие, подошел и пожал оторопевшему парижанину руку на европейский манер. Не менее изумленный Пьер также принял участие в этом акте нежданной вежливости. Что касается воинственных дикарей, то создавалось впечатление, что они всю жизнь мечтали исключительно о сердечной дружбе с белыми людьми, во всяком случае, они всеми способами пытались выказать свое благорасположение.

– Вот это да! – воскликнул Фрике, когда суматоха немного улеглась. – Так значит, ты умеешь говорить на всех языках? – спросил он сияющего китайчонка.

– Нет, Флике, они тоже говалить малайски. Очень каласо говалить малайски. Они знать многа евлопейца, они не дикали.

– Но почему он не мог нам сказать об этом сразу?

– Увидев вас с людоедами, – ответил маленький китаец, чьи вокабулы[51] мы по вполне понятным причинам заменяем на привычные всем слова, – папуасы решили, что вы союзники каронов и что вы приветствуете их безобразные обычаи. Он говорил вам, что там далеко, где ложится спать солнце, он уже видел белых людей, вооруженных и одетых, как вы. Это были очень хорошие, очень приятные люди, они убивали только злых хищников и собирали птиц и насекомых. Вождь даже исполнял в их экспедиции обязанности проводника, и он научился любить белых людей. Ошибка произошла потому, что он видел, как вы разделили вашу еду с каронами, которых местные туземцы считают вредоносными существами, достойными лишь отсекновения головы. Что касается самих папуасов, то они – славные люди, мирно проживающие на побережье. Конечно, они с радостью отрезают головы врагам, но никогда не предаются каннибализму.

– Теперь я все понял, но что они собираются сделать с нашими голодными гостями, которые, наконец, начинают приходить в себя после этой заварушки?

– Отрезать им головы…

– О нет! Только не это. Если этот достопочтенный месье… Однако спроси, как его зовут.

– Узинак.

– …Если этот достопочтенный месье Узинак еще не так давно счел странным тот факт, что белые люди могут есть человеческое мясо, скажи ему от моего имени, что те же самые белые люди находят весьма возмутительным обычай чернокожих островитян разрезать на две части себе подобных.

– Он говорит, что таковы их устои.

– Их надо изменить, и пока я жив, я не позволю, чтобы два существа, нашедшие приют под моей крышей… здесь нет крыши, но это несущественно, которые сидели за моим столом… и стола тоже нет, его заменила земля, это просто такой оборот речи, в общем, будут подло зарезаны.

– Он согласен, но он требует стеклянные бусы и ожерелья.

– Скажи ему, что в следующий раз. На сей день я так же богат, как последний нищий на улице.

Узинак не мог поверить своим ушам. Как белые люди могли приехать на земли Папуа без бус, тканей и ожерелий? Тогда зачем они прибыли столь далеко? Они не собираются ловить насекомых или солнечных птиц?[52]