Юрий Клименченко - Штурман дальнего плавания Страница 48

Он стоял, поднимая свои стройные, высокие мачты к темному южному небу, и как будто спал, отдыхая после бурного плавания.

Знаешь ли, «Товарищ», что сегодня с тобой расстается влюбленный в тебя практикант? Наверное, нет. Но в сердце моем ты останешься надолго, навсегда запомнятся запах смолы и тросов, ночи, проведенные в теплом море на твоей палубе…

В Ленинград я приехал утром. Улицы залиты августовским солнцем. Цветы продаются на каждом углу. Много нарядной публики на Невском… Как хорошо было бы приехать сюда осенью вместе со всеми ребятами, а теперь… Настроение было подавленное, тревожное. Мама была дома, когда я вошел в квартиру, отперев дверь своим ключом. Она очень обрадовалась и удивилась моему появлению.

— Гоша? Ты? Вот не ожидала! Думала увидеть тебя не раньше чем в конце сентября. И даже не дал телеграмму, что приедешь. Почему так скоро закончилась практика? — говорила она, целуя и обнимая меня.

— Мама, случилось несчастье…

— Несчастье? Что же?..

В ее глазах я увидел испуг.

— Нет, ничего особенного. Так, маленькая неприятность со мной…

— Ну садись, садись. Рассказывай.

И горячо, придав рассказу те оттенки, которые мне казались правильными, я принялся рассказывать все происшедшее со мной на «Товарище».

Напрасно искал я в ее глазах сочувствия. Глаза матери были суровы.

— Ты понимаешь, мамочка, какая несправедливость? Подумаешь, какое преступление! Но ты не беспокойся. Все сегодня же разрешится. Я сейчас же поеду к Бармину и уверен, что он меня оставит в техникуме. Это же невиданно, за такой проступок — отчислять!

— Я очень сомневаюсь, что Бармин нарушит правила и сделает тебе снисхождение. Да ты и не заслужил его.

— Как, и ты? И ты согласна с приказом о списании?

— Согласна, Игорь. Мне это очень тяжело, но я вынуждена согласиться. Я сама педагог и встречала мальчиков в старших классах вроде тебя. Ты не прав. Чем проявил ты себя за это время? Плохими отметками, гонором «старого моряка», презрительным отношением к окружающим. Или ты думаешь, что твой прыжок с рея дает тебе право надеяться на оставление в техникуме?

— Да нет, мама, при чем тут прыжок! Просто я считаю, что наказание чересчур строгое.

— Строгое? Я не знаю, какие у вас там существуют законы, но во всяком случае вероятно, что если бы кто-нибудь другой ушел самовольно с вахты, то с ним поступили бы так же. Так ведь?

— Конечно так, но ребята ведь могли походатайствовать? Могли.

— Вот в этом, мне кажется, и заключается твое несчастье, Игорь. Ведь ты, наверное, и сам понимаешь, какой это позор. Твои товарищи, которые безусловно жалели тебя и которым было трудно принять такое решение, не нашли никакой, даже маленькой, причины для того, чтобы возбудить вопрос о смягчении наказания. Значит, действительно ты виноват. Я предупреждала тебя, что дружба с Сахотиным к хорошему не приведет.

— Сахотин, Сахотин!.. Оставь, мама. Он давно потерял всякий авторитет в моих глазах, так же как и в глазах других товарищей.

— Тем не менее, судя по твоему рассказу, дружба с ним наложила большой отпечаток на твой характер и поведение. Мне стыдно за тебя, Игорь. Что же теперь ты думаешь делать?

— Пойду к Бармину. Буду просить об оставлении в техникуме.

— А если он не оставит?

— Тогда не знаю. Тогда плохо. Но я уверен…

— Только, пожалуйста, не думай, что это конец жизни. Я согласна с тобой: это несчастье. Именно несчастье, а не маленькая неприятность, как ты мне сказал. Но это не конец жизни. Борись за свое право снова вернуться в техникум, если не раздумал стать моряком. У тебя есть верный друг — я. Ты во всем можешь положиться на меня. Я тебе всегда помогу. У тебя есть комсомол, который будет зорко следить за твоей судьбой. Надо исправляться, Игорь.

Никогда прежде мать не говорила со мной так строго, так осуждающе.

— Иди к Бармину, попробуй поговори с ним. А там будет видно, что делать дальше.

После разговора с матерью у меня уже не было уверенности в том, что меня оставят в техникуме, но все же я поехал в мореходку.

Пустые коридоры, тишина подействовали на меня угнетающе. Настроение, и без того плохое, сделалось еще хуже.

Начальник был у себя в кабинете и встретил меня удивленным взглядом, когда я вошел.

— Почему ты приехал так рано, Микешин?

— Меня списали, Дмитрий Николаевич.

— Списали? У тебя есть приказ?

Я подал ему выписку из приказа. Бармин прочитал ее и сказал:

— Садись. Рассказывай все подробно.

Я сел на краешек стула и сразу же начал говорить о том, как несправедливо и строго со мной поступили, что, конечно, я виноват, но не в такой степени, и что я прошу Дмитрия Николаевича оставить меня в техникуме.

Бармин недовольно нахмурился. Он смотрел на меня холодно:

— Не то, Микешин. Об этом после. Ты расскажи о том, как ты вообще жил на «Товарище», что делал, чем занимался.

Пришлось рассказать ему о своей жизни день заднем. Рассказал и о прыжке с рея, и о заседании бюро, и даже о причине ухода с вахты.

— Дмитрий Николаевич, я вас очень прошу: оставьте меня в техникуме. Этого больше не повторится. Я обещаю. Ведь нельзя же так сразу бить…

Бармин молчал, опустив голову на грудь. Потом резко поднял голову и прямо посмотрел на меня своими голубыми глазами.

— Нет, Микешин, в техникуме я тебя не оставлю.

— Дмитрий Николаевич!.. Прошу… — с отчаянием выкрикнул я, но Бармин остановил меня:

— Погоди. Садись. Давай поговорим серьезно. Помнишь, Микешин, наш разговор перед твоим отъездом на практику? — Я утвердительно кивнул головой. — Целый год я внимательно следил за тобой и видел, что ты сбиваешься с правильного курса. Я думал, что ты оценишь мой совет и предупреждение товарищей. Но ошибся. На «Товарище» ты показал себя еще хуже, чем в техникуме. Скажи, ты хочешь быть настоящим моряком?

— Да, Дмитрий Николаевич.

— Так, как поступил ты, настоящие моряки не поступают. Ты совершил одно из самых тяжелых на флоте преступлений. Ты понимаешь это? Самовольный уход с вахты! Оставление судна!..

— Да, но…

— В основе морской службы лежит долг перед Родиной, любовь к своему судну и отличное знание своей специальности. Этим всегда должен руководствоваться настоящий моряк. Ты нарушил свой долг, Микешин, не говоря уже о том, что далек от отличного знания дела.

— Дмитрий Николаевич! На вахте, кроме меня, оставалось еще пятьдесят человек. Из-за моего отсутствия ничего не случилось…

— Это не имеет значения. Важно то, что ты был на вахте. Представь себе, что ты вахтенный помощник на судне и тебе захотелось отлучиться с борта на несколько часов…