Григорий Карев - Синее безмолвие Страница 48

Прохор знал, что шторм на море крепчал и что все большая опасность нависала над теми, кто находился под водой. Знал и то, что все водолазы, даже водолазы-подрывники, сделав свое дело, ушли наверх, что он остался один на заминированной субмарине, наедине с синим безмолвием, со смертью, заключенной в страшных зарядах мин и торпед. Но он спокойно отвязал спусковой конец и закрепил на нем кусок водонепроницаемой перегородки с вмонтированным в нее небольшим сейфом. Затем привязал к концу троса тонкий пеньковый линь и, когда спусковой конец начали выбирать, он постепенно отпускал этот линь, придерживая сейф, чтобы тот не раскачивался, не смог ударить по кому-либо из выходивших на поверхность водолазов.

Когда линь кончился и сейф был довольно высоко, Демич доложил об этом и получил разрешение выходить наверх.

Вскоре он достиг первой выдержки и уселся на повисшей в холодном мраке беседке. Все опасности были позади. Конечно, выходить на поверхность придется с выдержками, останавливаясь через каждые три метра на несколько минут для того, чтобы организм мог свыкнуться с уменьшением давления. Для этого потребуется не один час. Но все же подниматься вверх, навстречу сероватой пелене света, куда приятнее, чем опускаться в холодную темноту: с каждой выдержкой будут возвращаться силы, с каждым метром подъема — меньше толща воды над головой, больше уверенности, что опасность кессонной болезни миновала. На предпоследней выдержке, когда до поверхности останется всего шесть метров, ему придется провести целых пятьдесят семь минут, на последней, на трехметровой глубине — больше часа. У него будет время посмотреть на звезды из глубины. На дневные звезды! Говорят, их видят только счастливые. А разве он, Прохор, не счастлив? Люда спросила, есть ли в Братске музыкальная школа. Есть! А если нет, так будет. Обязательно будет! И консерватория будет.

— Шторм усилился, Прохор, — сообщил Олефиренко. — На верное, будем поднимать тебя без выдержек.

«А звезды, как же звезды?» — чуть не крикнул Прохор. Но сознание нависшей опасности вытеснило из головы эту мысль. Ускоренный подъем, без выдержек, с последующим помещением в рекомпрессионную камеру — дело опасное и почти всегда мучительное.

Об этом знает каждый водолаз. Знал и Демич. Но он понимал также, что раз надвигается шторм, то медлить нельзя, надо скорее выбираться на поверхность. Там, в рекомпрессионной камере, снова повысят давление, сравняют его с давлением в легких и будут снижать постепенно, по специально разработанным правилам.

Снова голос Олефиренко в телефоне:

— Демич, Демич, вы слышите меня?

— Слышу, Виктор Владимирович!

— Беда, Прохор! На выходе запутался Майборода, без посторонней помощи он не может добраться до беседки. А водолазы-глубоководники после работы находятся в рекомпрессионных камерах, все, кроме Качура. Но Арсена послать нельзя, он тебя страхует, ведь если потом что-нибудь случится с тобой, посылать будет некого. Понял?

— Со мной ничего не случится!

— Слушай внимательно, Проша. Вернись на лодку, найди спусковой конец Майбороды и окажи ему помощь.

Жизнь Павла Ивановича в опасности! Теперь пусть коченеют ноги и свинцовая тяжесть давит на грудь, пусть грозят муки страшной кессонной болезни — все это для Прохора ничего не значит, если Павлу Ивановичу грозит беда.

— Виктор Владимирович! Потравите шланг и дайте мне побольше воздуха. Я иду на помощь!

Кажется, немного надо времени водолазу, чтобы снова спуститься на субмарину, отыскать спусковой конец, по нему найти самого Майбороду, а затем выяснить причину задержки и устранить ее. Может быть, и немного, если водолаз свежий, если он до того не находился уже часа два под водой и не выполнял физической работы, если его самого еще не коснулись первые признаки кессонной болезни.

У места затопления субмарины стоят несколько судов. Целую неделю шли спуски. Множество якорных цепей, рабочих концов, стальных и пеньковых тросов, шлангов и кабелей протянулось от судов к субмарине. И все это сейчас передвигается в темноте, то провисая, то вдруг натягиваясь, как струны, оттого что крутая волна и порывистый ветер раскачивают суда. И все эти цепи, тросы, шланги и кабели угрожают водолазу. Тяжелая якорь-цепь может повредить воздушный шланг, защемить, запутать или оборвать его, любой распрямляющийся при натяжении трос может поддеть водолаза и опрокинуть его вниз головой. Тогда воздушный пузырь, образовавшийся в скафандре, уйдет к ногам, и потом водолазу без посторонней помощи не принять правильного положения, не выйти на поверхность. Обжим тела водой, кессонная болезнь, повреждение легочной ткани, азотное опьянение, кислородное отравление, переохлаждение организма и много других, совсем не предвиденных опасностей подстерегают человека в морской пучине. Их становится в десять, в сто раз больше во время шторма.

Но если водолаз сказал: «Иду на помощь!», он забывает о грозящих ему бедах.

Прохор нашел зацеп, распутал шланг-сигнал Майбороды. Он имел право возвращаться к своему спусковому концу и начинать подъем на поверхность. Но сможет ли обессиленный Павел Иванович без посторонней помощи добраться до беседки? В безопасности ли он? Может ли Прохор оставить его одного в черной пучине моря? Прохор начал подниматься по спусковому концу к Майбороде. Наверху крепчает шторм. С каждой минутой пребывание под водой становится все более опасным. Прохор рисковал жизнью. Но разве не так поступил его отец ради спасения товарища, командира?

Прохор с трудом разжал оцепеневшие пальцы Павла Ивановича, которыми тот сжимал спусковой конец, затем посадил его себе на плечи и сам, задыхаясь, изнемогая от усталости, поднял бывшего командира на канатную беседку. Убедившись, что теперь Павел Иванович в безопасности, Прохор взял его холодную руку в свою и крепко сжал. Павел Иванович ответил быстрым и нервным пожатием — спасибо, друг!

— Майбороду можно поднимать, — доложил Демич по телефону.

СИНЕЕ БЕЗМОЛВИЕ

Демич возвращался к своему спусковому концу. Взбаламученный ил клубился в пучке желтого света фонарика. Вот показалась рубка, вот и якорная цепь, прислонившись к которой совсем недавно отдыхал Прохор. Рассекая воду, цепь то ложилась на субмарину, то, натягиваясь, высоко взлетела над ней: «Черт побери, — подумал Прохор, — я второпях не заметил, была ли она у меня над головой или я ее перешагнул, когда спешил на помощь к Павлу Ивановичу. Как же теперь быть, ведь цепь обязательно надо обойти с той же стороны, с которой обошел ее в первый раз, иначе воздушный шланг запутается за нее». Как ни напрягал Прохор память, не мог вспомнить, в каком положении была цепь всего десять минут тому назад. Виски ломило от усталости, сонная одурь сковывала мозг.