Бруно Травен - Корабль мертвых (пер. Грейнер-Гекк) Страница 49

И здесь сначала пришли три человека, похожие на рыбаков, но на этот раз это были не марокканцы. Они пошли со шкипером в его каюту. Опять ящики летали по воздуху, опять цифры выкрикивались по-английски и записывались по-арабски. Потом лодки разъехались по всем направлениям со своим апельсинным и рыбным грузом. Наконец и три посетителя «Иорикки» сели в свою лодку и уплыли.

На этот раз не было особого завтрака, а только какао со сладким пирогом. Но ведь и присягать было не в чем и не для чего.

– В чем присягать? – сказал Станислав. – Если сюда кто-нибудь явится, поднимет люк, заглянет и увидит ящики, в чем же ты будешь присягать? Не можешь же ты присягнуть, что ящиков нет, если он видит их собственными глазами. Да тебе и не придется присягать. Ящики тут, и баста. Один шкипер может сказать, для чего эти ящики. А уж он сумеет сказать. Будь покоен.

Теперь и у меня и у Станислава были отличные вахты. Когда шлак был погашен, мы вынесли золу. Потом я поднял фартучек у угольного люка, и котельное помещение наполнилось углем чуть ли не доверху, с запасом на следующий день.

Однажды ночью, во время вахты, я пошел шарить по товарному отделению. Иногда находишь очень вкусные вещи. Орехи, апельсины, листья табака, папиросы и другие деликатесы. Иной раз вскроешь ящик и посмотришь, что в нем находится: новые рубашки, сапоги или мыло. Мораль преследует только одну цель – чтобы те, кто имеет все, не утратили своей собственности, а получили вдобавок и остальное. Мораль – это масло для тех, у кого нет хлеба.

Ящики после осмотра надо было тщательно забить, а сапоги и рубашки не следовало надевать тотчас же. Пусть они покроются слегка угольной пылью, тем легче их будет продать в ближайшей гавани. Всякий купит с удовольствием. Моряк не дорожится. Хранение ему ведь ничего не стоит, и он может продать свой товар по фабричной цене.

Но все это связано с некоторыми неудобствами. К ящикам не так-то легко подойти. Для этого надо быть гибким, как уж. Но этой гибкости я научился в совершенстве. Ежедневно я имел несколько часов тренировки; каждое попустительство в этом смысле сейчас же давало о себе знать. Ошпаренная рука, ожоги на спине были неминуемым следствием дня без тренировки. Поиски нужного товара в товарных отделениях «Иорикки» были связаны с большими трудностями. Вдруг соскользнет огромный ящик, за ним десяток других, и попадешь в ловушку или тебя расшибет в кровавую лепешку. Огня ведь нет, а только восковые спички.

«Иорикка» не возила ценных товаров, она возила мертвый груз. Старые гайки, застрахованные как консервированный корнед-биф. Но наши таинственные нагрузки не давали мне покоя. Это не были старые гайки, и это не был цемент. Я знаю марокканцев, они плюют на гайки и на цемент. Кроме того, я видел, что только одна спасательная шлюпка была законопачена и что офицеры и шкипер относились с почтением друг к другу. Оба офицера претендовали на шлюпку номер два; им нельзя было сесть в шлюпку номер первый, потому что тогда и шкипера и офицеров перебили бы, так как все понимали, в чем дело. Вторая шлюпка предназначалась для офицеров. Другие две – для боцмана, рулевого, чумазой банды и одного из инженеров. Если бы второй офицер сел в шлюпку к шкиперу, то на это никто не обратил бы внимания, но обоим офицерам нельзя было войти в эту шлюпку. Пока шлюпка номер два стояла на месте, до тех пор «Иорикке» не угрожала никакая опасность. Если же с ней что-либо произошло бы, в таком случае все могли бы войти в шлюпку номер первый, а кому не хватило бы места – тот мог бы идти ко дну. И за эту шлюпку хватались бы, конечно, все руки. В этом случае подмазывать свидетелей уже не пришлось бы, так как все, кто вернулся бы домой, были бы лучшими свидетелями того, что «Иорикка» скончалась честно, и ни одна мышь не подкопалась бы под страховую премию.

Итак, шлюпка номер два была для меня сигналом похорон. Она была еще суха, как орех, значит, у «Иорикки» на борту имелись какие-нибудь ценности, а не только один мертвый товар. Я знал, что мы везем контрабанду, и мне хотелось узнать, что именно мы везем. Любознательность иногда вознаграждается.

И вот я отправился в товарное отделение, где были навалены горы ящиков:

«Гарантия. Настоящее швабское повидло».

«Гарантия. Чистые фрукты на сахаре».

«Без примеси краски».

«Первая швабская фабрика фруктового повидла А. Г. Оберндорф».

Порядочные же мы ослы. Едим какую-то замазку, этот вонючий маргарин, а здесь стоит настоящее швабское фруктовое повидло, нагроможденное целой грудой. «О Станислав, я считал тебя таким интеллигентным парнем, а ты самый большой глупец, какого я когда-либо знал».

Это было моей первой мыслью. Станислав всегда отличался длинным языком, он всегда выставлял себя таким умником, всегда все знал, знал, куда шла «Иорикка» и куда не шла. Но повидла, но повидла-то он и не заметил.

Вскрыть ящик – сущие пустяки, если есть некоторый навык. Какие изящные и вместительные коробки. Вот будет закусочка на завтра. Эх и намажу же я ее на теплый хлеб. У меня даже слюнки потекли от одной этой мысли. Гарантия. Чистые фрукты и сахар. Не какая-нибудь немецкая фальсификация из свеклы, а чистые фрукты и сахар. Марроканцы знают толк во вкусных вещах. Это лучше, чем финики и изюм. Швабское повидло с первой фабрики фруктового повидла. Тем же ножом, которым я вскрыл ящик, я открыл тут же одну коробку. Захватив с собой две коробки, я пополз к угольной яме, где можно было без всяких опасений зажечь свою лампу. Никто не мог сюда придти, потому что я оттянул лежавшую на двух подпорках доску, которая вела в угольную яму. Из инженеров все равно ни один не рискнул бы пройти по этой доске; для этого потребовалось бы много смелости. Особенной крепостью доска не отличалась, к тому же она была очень стара. Никто не мог бы предугадать, когда ей вздумается треснуть, сегодня или завтра. А если бы она сломалась или стоило только при переходе через нее во время сильного крена потерять равновесие – падение было бы неизбежно: пришлось бы лететь двадцать футов вниз, в котельное помещение, и по пути туда расшибить себе череп. И это в особо счастливом случае. А то могло бы случиться и значительно хуже, причем было бы уже безразлично, получил ли человек один или десять ушибов черепа. «Но все же лучше убрать доску», – подумал я и оттянул ее в сторону.

Коробка была открыта. Это не была фальсификация, черт возьми! Это было на самом деле чистейшее фруктовое повидло. По-видимому, я ожидал найти в ней золотой песок, потому что удивлению моему не было границ. Нет, я был худшего мнения об «Иорикке». Оказывается, она везет великолепный, первосортный товар. А я относился к бедной женщине с таким подозрением, обвинял ее в подтасовке рейсов, в фальсификации товаров, в контрабанде и прочих тяжких грехах. Никогда не следует судить преждевременно, имея дело с женщинами.