Юрий Клименченко - Штурман дальнего плавания Страница 5

— Гоша, а тебе не кажется, что тебя могут не принять на этот пароход? Ведь мало ли кто что скажет! Во-первых, я думаю, что в матросы берут взрослых, а не мальчиков.

— Нет, мама. Ведь есть еще юнги. Федотыч рассказывал. И потом, этот же моряк с «Трансбалта» видел меня. Сказал, что обязательно примут. У них уже такие есть, — сочиняю я для большей убедительности.

— Ну хорошо. Допустим, что тебя возьмут. А как же школа? Или ты так и думаешь остаться матросом на всю жизнь?

— Я, мамочка, недолго поплаваю. Год-два, не больше. А потом вернусь в школу. Отпусти меня, пожалуйста! Я не могу жить без моря!

— Видишь, Гоша, если ты окончательно решил плавать, то иди. Я тебя не задерживаю.

Я поражен спокойствием, с каким мама произносит эти слова. Ведь она отпускает своего сына навстречу опасностям! Мне даже немного неприятно, что мама не всплакнула. Хотя бы немножечко!

— Но я считаю все же, — продолжает мама, — что ты идешь по неправильному пути. Тебе двенадцать лет. Жизнь вся еще впереди. Сначала надо кончить школу, хотя бы семь классов, а потом уже выбирать себе профессию. Когда ты станешь больше, кругозор у тебя будет шире. Может быть, к тому времени ты захочешь стать не моряком, а кем-нибудь другим. Подумай об этом, мальчик.

— Нет, мамочка, я никогда не изменю своего решения.

— Смотри. Не могу сказать, чтобы я была очень рада этому. Что ж делать! Попробуй поживи самостоятельно, — серьезно заканчивает мама и принимается за свою прерванную работу.

Только-то и всего! Ни слез, ни уговоров остаться дома, ни приказания бросить всю затею. Бедная мама, она, наверное, не представляет, в какую жизнь уходит ее сын. Штормы, ураганы…

Я иду в кухню, разогреваю себе на примусе картошку и роняю слезу. Мне становится жаль себя. Подумать только, завтра я буду в последний раз обедать дома. Эх, жизнь матросская!..

Ночью я сплю неспокойно. Мне снится большой корабль, я стою на мостике и отдаю какие-то приказания. Но голоса моего не слышно. Откуда-то появляется Федотыч с мамой. Они указывают на меня пальцами и смеются. Мне хочется им объяснить что-то, но вдруг все исчезает…

В понедельник я встаю очень рано. Даже раньше, чем мама. Последний день дома! Тихонько выдвигаю ящик комода и достаю свою флотскую форменку и черные выходные брюки. На пароход нужно прийти в полной форме. Может быть, капитан предложит мне раздеться. До зеркального блеска чищу свои ботинки. Скоро встает и мама. Я с грустью смотрю на нее. А она — ничего. Держится бодро. Не подает виду, что страдает. Как ни в чем не бывало готовит чай, режет хлеб, шутит.

Когда мы прощаемся с ней на углу Десятой Роты (она идет налево, а я — прямо), мама спрашивает:

— Надеюсь, ты еще придешь домой сегодня?

— Конечно, мамочка. Обязательно приду. Мне же вещи взять нужно. — При упоминании о вещах какой-то комок подступает к моему горлу.

В школе все по-прежнему. Даже тетя Поля, нянечка с вешалки, так же, как всегда, ворчит на меня за то, что не вытер ноги о половик. Эх, если бы она знала!

В классе пустовато. Я пришел рано. Кокина еще нет. Несколько девочек шепчутся в углу. Барыкин, Житков и Музиль решают на доске задачу. На меня никто не обращает внимания. Что, если им сейчас рассказать? Не поверят. Лучше подождать до конца уроков. Тогда можно будет не торопясь все рассказать ребятам. Я молча сажусь за парту и углубляюсь в учебник географии. Наконец приходит Кокин. Я делаю ему знак молчать. Он понимающе кивает головой.

— Ну что, Гошка, мама отпустила? — шепчет он, усаживаясь со мной.

— Отпустила. Ты пока молчи. Потом скажем.

— Врешь! Неужели отпустила?

— Вот увидишь. Зачем я тебе врать буду?

Бесконечно долго тянутся уроки. Я ничего не слушаю. Хорошо, что меня сегодня не вызывают. Все мысли заняты «Трансбалтом». Думаю о том, как лучше обратиться к капитану: «дяденька» или «товарищ капитан»? И что сказать? Вот так, пожалуй, будет хорошо: «Товарищ капитан, я слышал, что вам нужны матросы. Я люблю море. Возьмите меня. Родители меня отпустили». Скажу что-нибудь в этом роде.

Наконец кончается последний урок. Все собирают книги. Я выхожу на середину класса.

— Ребята! До свиданья. Мы не скоро увидимся, — объявляю я и жду, какое впечатление произведет мое сообщение. Пока слабое. Только Саша Михалев спрашивает:

— Что, уезжаешь куда?

— Нет, не уезжаю, а плавать ухожу на пароходе. Матросом.

— Матросом? На пароходе? Врешь! — недоверчиво смотрит на меня Михалев.

Теперь нас обступают ребята.

— Это ты, может быть, врешь! Вот спроси Кокина, он знает.

— Правда это, ребята, — подтверждает Вовка. — В субботу сам слышал, как его один моряк приглашал работать на «Трансбалт».

— А как же дома, отпустили тебя?

— Отпускают. Я ведь без моря жить не могу.

— Странно, как это ты двенадцать лет прожил?! — язвит вечный задирала Журкин. — Фасонишь?

— Ничего не фасоню! Слушай вот, — и я важно, со всеми подробностями, рассказываю о том, что произошло со мной в субботу на набережной. Ребята слушают, затаив дыхание.

— Счастливый! — вздыхает Галочка Тузова, когда я кончаю свой рассказ. — Во всех-то ты странах побываешь.

— Э-э! Да, может, тебя и не возьмут еще. Тоже мне матрос, — не унимается Журкин.

— Много ты понимаешь. Не возьмут! И вообще, чего ты пристал? По шее захотел? — сержусь я.

— Мальчики, мальчики, оставьте! Не ссорьтесь. Такой день! Надолго ведь расстаетесь, — успокаивает нас Катя Ярочкина.

— А чего он фасонит?

— А ты не приставай. Ну ладно, ребята. До свиданья! Не забывайте. Мне надо идти, а то опоздаю.

Я прощаюсь со всеми; и мы шумно сбегаем с лестницы.

С Вовкой у меня особый разговор. Как обычно, мы доходим до Восьмой Роты и останавливаемся.

— Вова… Может быть, ты тоже в матросы пойдешь? Примут, наверное, и двоих, — с надеждой говорю я.

— Примут-то примут, да батька не пустит. Я ему уже об этом намекал. И о тебе рассказывал. Он сказал, что драть тебя некому. Не пустит. А тайком я не хочу.

— Тайком, конечно, нельзя. Ну, Вовка, прощай! Пиши. Зайдешь к моей маме, возьми мои альбомы с марками и маленькие шахматы. Отдаю их тебе. На память.

Вовка молчит. Его не радуют мои подарки. Товарищи расстаются! Увидятся ли?

— Прощай, Гошка!

— Прощай, Вовка!

Мы быстро расходимся в разные стороны. Пройдя несколько, шагов, я оборачиваюсь и машу рукой. Вовка стоит и смотрит мне вслед.

Пока я иду на набережную к «Трансбалту», мысли о маме и школе не дают мне покоя.

«Нехорошо получилось, — думаю я, — мама остается одна, ей будет очень скучно жить. Кто теперь сварит ей обед, когда она усталая придет из школы? Придется ей и дрова колоть самой».