Константин Бадигин - Секрет государственной важности Страница 50

— Не обольщайтесь, Михаил Константинович, — сказал полковник, — премилые Меркуловы — отъявленные мошенники. Половина тех, что обедают внизу, не заслуживают вашего доверия. Они готовы продать все, что угодно, и вас в том числе. Это…

Вошел официант. На столе появился ароматный бульон с кулебякой.

Дитерихс, значительно подвинув брови, вопросительно глянул на полковника, но только вздохнул и поглубже засунул край салфетки за пуговицу парадного кителя.

— Меня вдохновила чистота русской идеи, — отведав бульона, сказал генерал. — Мы вернемся к великим временам. Земская дума, совет внешних дел, совет земской думы, поместный совет, поместный собор…

Дитерихс увлекся. Полковник слушал его молча, опустив глаза на кулебяку.

— Но, Михаил Константинович, теперь мало кто помнит старину, — попробовал возразить он.

— Должны помнить! Истинно русский человек помнит. — Дитерихс стукнул ручкой ножа по тарелке. — Я утверждаю: только религиозные люди могут возвеличить Приамурское государство. Надо опираться на простого религиозного человека. Нельзя повторять ошибки Колчака.

Не раз сменились блюда на столе, а генерал все говорил, говорил…

— Хорошо, пусть будет так, — вытирая губы, сказал Курасов. — Но перемена вывесок хоть на боярскую думу ничего не изменит в наших военных силах. А потом, великий Наполеон когда-то сказал, что чужие ошибки не делают нас умнее.

— Вы неправы, реформа поднимет дух народа, а народ воодушевит войска…

В это мгновение взгляд Дитерихса случайно упал на зеленые обои кабинета. На обоях повторялся рисунок — огромный букет роз, отштампованный яркими красками. Но не цветы привлекли внимание генерала: от самого потолка до спинки дивана по стене тянулась извилистая черная трещина, что-то очень напоминавшая правителю. Он напряг память, но безуспешно.

— Не забываете ли вы, Михаил Константинович, что японцы скоро покидают Владивосток? — услышал генерал голос Курасова. — Не слишком ли мало времени осталось у нас для столь крупных преобразований?.. Кстати, вы познакомились с моим последним донесением?

— Гм… Адъютант мне что-то докладывал. Я не помню сейчас… — промямлил Дитерихс, но тут же оживился, его острые маленькие глазки засверкали. — Японцы уходят, да. Это хорошо и плохо. Нам придется остаться один на один с большевиками — это плохо. Но русский народ воспрянет духом. Население видело в японцах врага и не хотело поддерживать правительство, ну, как сказать… прояпонское, что ли. Уход японцев объединит нас с народом. Вы понимаете меня, Николай Иванович?

— Понимаю, но…

«Как он мог не прочитать мой обзор? — негодовал в душе полковник. — Индюк, на что он надеется?»

— Какое еще «но»?

— И вдруг народ поддержит не нас, а большевиков и будем не мы, а Дальневосточная республика?

— Это исключено. Наши войска будут стоять на страже.

— Наши войска, — зло сказал Курасов, — одна дивизия. Можно ли с одной дивизией воевать против всей России? Ну, пусть с двумя, если святые отцы приведут нам новобранцев.

Дитерихс недовольно засопел. Полковник усмехнулся и, чиркнув спичкой, разжег сигару.

— Позволительно ли, Михаил Константинович, узнать: какую цель вы поставили перед собой? Я говорю о военных планах, — задымив, спросил Курасов.

Дитерихс отхлебнул вина и долго молчал. Он лениво, не поворачивая головы, опять покосился на черную извилистую линию, бежавшую по зеленым обоям. Что это такое? И вдруг вспомнил: это же Иртыш! Вон там, на изгибе реки, Омск. И сразу же в его мозгу возник образ верховного правителя, отчетливый, живой до мелочей. Черные тяжелые глаза Колчака смотрели на него с презрением… Потом он увидел приемную адмирала в особняке на берегу Иртыша, большую комнату с длинным столом под малиновой скатертью, высокие стулья. Здесь заседали министры… На зеленой стене вместо роз Дитерихсу представилась штабная карта-трехверстка с линией фронта, с полками и дивизиями. «Почему я отдал приказ первой армии уйти в тыл? — вдруг опалила мысль. — В самую тяжелую минуту отказался от поста главнокомандующего? Генерал Сахаров требовал у Колчака моего расстрела…» «Ты не хотел победы адмиралу, дезертир Дитерихс», — произнес чей-то голос внутри… «Колчак был недостаточно монархичен, он шел на уступки разным эсерам, — стал оправдываться Дитерихс. — Быть меньшим монархистом, чем император, нельзя, — вспомнил он где-то прочитанное, — но больше — сколько угодно…» Уж он-то, Дитерихс, прекрасно понимал это. Стать спасителем трона и русской церкви, вторым после царя человеком в государстве — вот мечта, за которую генерал был готов поступиться чем угодно: честью, справедливостью, долгом…

Генерал очнулся. Курасов, развались в кресле и положив ногу на ногу, курил.

— Мы, — сказал Дитерихс, вздохнув, — должны доказать, что на русской земле остались еще люди, протестующие против Советов с оружием в руках.

— Доказать… кому?

— Неужели вам непонятно, полковник? — стал снова раздражаться правитель. — Нам необходимо военное выступление в Забайкалье, без него мы задохнемся. Но предварительно мы должны растрепать красные силы. — Дитерихс облизнул кончики пальцев. Когда он волновался, в них ощущалась противная сухость.

— А если нас постигнет неудача? Недавно я получил тревожные сведения. Западные горизонты не радуют. Возможна переброска из Читы красных подкреплений. Генерал Верж-бицкий считает всякое военное выступление заранее обреченным…

— Вержбицкий? А генерал Молчанов утверждает другое. Если восстание в Забайкалье не вспыхнет, то мы не сможем удержаться в Приамурье. Если…

— Значит, ваше превосходительство, у нас только одна надежда — забайкальское белое подполье? — Курасов решил договорить до конца.

— К счастью, есть еще одна сила.

— Именно?

— Если мы достаточно ясно покажем миру, что на русской земле с оружием в руках борются русские люди, то… — правитель поднял блеклые глаза на полковника, — то японцы могут остаться. В Токио есть влиятельные политические круги, которые позаботятся об этом.

— Ваше превосходительство, — не удержался полковник, — только что вы хотели видеть Приамурье без японцев. Вы говорили…

— К сожалению, красная угроза проникла глубже, чем я ожидал, — чуть поколебавшись, сказал Дитерихс. — Психологически Приамурский край готов, пожалуй, принять большевиков.

— В таком случае я отказываюсь понимать, генерал, для чего прольется кровь солдат и офицеров? За японское благополучие? Чтобы они могли получше укрепиться на русской земле?

— Я сам… Я, собственно говоря… — в замешательстве промямлил Дитерихс и еще раз облизал пальцы. Руки у него были белые и какие-то совсем мертвые.