Юрий Клименченко - Штурман дальнего плавания Страница 56

— Любое? — моряк отрицательно качает головой. — Сомневаюсь. В тысяча девятьсот двенадцатом году лайнер не захотел даже подойти к шлюпке, поднять нас из воды, находясь совсем рядом. Он не хотел нарушать расписания. Спасибо от имени всех норвежских моряков!

А наша жизнь, полная и содержательная, била ключом…

После ужина, на «Гдове» начиналось оживление. В одной из кают делали стенгазету «Вперед!», в другой — старший механик проводил занятия с кочегарами, подготавливая их на машинистов. В красном уголке, сдвинув стеклянную перегородку, репетировали веселые сценки под руководством судового режиссера-любителя кочегара Каракаша; в столовой шла сыгровка оркестра народных инструментов; в каюте у Павла Васильевича занимался кружок по изучению истории партии.

В столовой на стене висел план общественно-политической работы. Чего только не было в этом плане! И лекция капитана о предполагаемых портах захода; и вечер самодеятельности, и доклад о международном положении, и литературный вечер с выступлением судовых поэтов; занятия с матросами, занятия с кочегарами, шахматный турнир, даже танцы были включены в план по просьбе наших трех женщин: уборщицы, буфетчицы и радистки.

Разве мог матрос какого-нибудь иностранного судна мечтать о такой жизни! Забитый и темный, он не знал других развлечений, кроме драки, пьянки, в лучшем случае какого-нибудь уголовного фильма. После утомительного рабочего дня он бросался на отсыревшую койку. Другой жизни для него не существовало. Совершенно иная жизнь была у нас, под нашим Советским флагом.

Надо отдать справедливость Павлу Васильевичу: он был умелым и способным организатором. У него всегда находилось время поговорить с людьми, выяснить их склонности и возможности. Он умел находить ключи к сердцам людей. С ним делились своими семейными неполадками, к нему приходили за помощью, его просили походатайствовать о чем-нибудь перед капитаном. Команда любила Чернышева, хотя в работе он был строг и требователен.

Капитан Андрей Федорович Рябинин души не чаял в Чернышеве. Он говорил, что лучшего парторга и боцмана ему не найти.

«Гдов», переваливаясь с борта на борт, шел по назначению. Проплыли мимо маленькие, чистенькие, как игрушечные, домики Копенгагена, крытые черепицей, остроконечные кирки и ветряные мельницы. Мы проходили Зунд. Я с любопытством смотрел на чужой берег. В Скагерраке погода испортилась. Небо покрылось тучами, пошел дождь. Андрей Федорович часто подходил к барометру, постукивал пальцами по стеклу и неопределенно говорил:

— Да…

Стрелка падала. К вечеру неизвестно откуда сорвался ветер. Появились барашки. Стало заметно покачивать. Волны иногда захлестывали палубу. Когда я вошел в свою каюту, там только что кончились занятия по техминимуму, которые проводил старпом. Тубакин спал, заклинившись двумя подушками, чтобы не ерзать на койке. Раскладные стулья валялись на палубе. Лампа сдвинулась на самый край стола. Я привел все в порядок и лег. Сон долго не приходил, но все же усталость взяла свое, и я забылся некрепким, чутким сном.

Сильный шум разбудил меня. Это настольная лампа вместе со складными стульями, книгами и чернильницей каталась по палубе. Судно уже качало всерьез. Его резко бросало с одного борта на другой. Саша тоже проснулся.

— Кажется, здорово дает? — спросил он сонным голосом.

В эту минуту с грохотом распахнулась дверь, и мы увидели Журенка. В неестественной позе, как бы танцуя вприсядку, он держался за дверную ручку.

— Фу, черт, чуть было не у… — только успел выговорить он, как судно положило на другой борт, и дверь захлопнулась. Мы засмеялись. Когда Журенок снова открыл дверь, Сашка объявил:

— Действие второе. Те же и Журенок.

— Давайте на вахту, — сердито сказал Журенок, — одевайтесь теплее, погода гадкая. Поливает и сверху и снизу.

Ровно в полночь мы вышли на палубу. Тубакин побежал на руль. Кругом было темно. Ни огонька, ни звездочки. Все палубные и каютные иллюминаторы задраены. Ветер, смешанный с соленой водяной пылью, порывами ударял в лицо. На передней палубе что-то монотонно-зловеще ухало. Я старался разобрать, что это может быть, и решил, что, вероятно, это хлопают крышки полупортиков. Прошел по спардеку на кормовую палубу. Спардечный плафон тускло освещал бочки. Я с опаской посмотрел на них. Но бочки, крепко стянутые найтовами на закрутках и расклиненные досками, не двигались. Изредка волна накрывала их пенистым, шипящим кружевным покрывалом. Самые сильные удары волн приходились в носовую часть судна. «Гдов» раскачивало все сильнее и сильнее. Неожиданно с мостика раздался пронзительный свисток. Это означало, что туда требуют вахтенного матроса. Я бросился наверх. На мостике ветер показался еще резче, и я, придерживая рукой шапку, чтобы ее не сорвало, придвинулся к фигуре капитана, стоявшего в правом крыле. Андрей Федорович повернул ко мне голову и приказал:

— Боцмана сюда!

Когда я спускался по трапу вниз, острый запах скипидара ударил мне в лицо. Петр Васильевич не спал, он натягивал высокие резиновые сапоги. В такую погоду нужно быть готовым ко всяким неожиданностям. С трудом преодолевая встречный ветер, мы поднялись на мостик. Вой ветра и удары волн заглушали голос капитана, и казалось, что он говорит откуда-то издалека:

— Павел Васильевич! На носу, если не ошибаюсь, разбило бочки. Чувствуете запах? С мостика ничего не видно. Идите и посмотрите, что там делается. Если нужно, возьмите еще народу.

— Есть. Народ пока не нужен. Посмотрим вдвоем.

— Учтите: закрепить надо как следует.

— Будет сделано. Пошли, Микешин!

По спардеку гуляла вода. Дойдя до трапа, ведущего на переднюю палубу, мы остановились. Страшно было даже смотреть на нее. Большие волны перекатывались через трюмы. Бочек не было видно под потоками и пеной. Только изредка, когда судно поднималось и скатывалась вода, можно было различить их ровные ряды.

Волны врывались с носа и с угрожающим ревом неслись по бочкам к передней стенке средней надстройки, ударялись о нее с шумом, похожим на орудийные выстрелы, и злобно вздымали фонтаны брызг до самого мостика.

Павел Васильевич посмотрел на меня. В глазах у него была решимость.

— Ну, Микешин, пошли? — тихо спросил он.

— Пошли, — дрогнувшим голосом ответил я.

— Только осторожно. Следи за мной и слушай.

Мы выждали момент, когда «Гдов» поднялся на гребень, и прыгнули с трапа на бочки.

— Бегом! — закричал боцман и, прыгая по бочкам, побежал к носу. Я кинулся за ним. Ноги скользили и попадали между бочек. Огромный шипящий вал катился на нас.