Вадим Хитров - «Агентурно Х» Страница 6

Крейн открыл блокнот, испещренный сокращениями и символами. «Так, Дмитрий Владимирович – это капитан второго ранга Никитин, командир второго дивизиона эсминцев. Понятно. Что дальше? Это ерунда, это тоже, – прокручивал он в голове сегодняшний вечер. – Так, вот та дамочка в смешной шляпке, она сказала: „Я слышала, что на немецком корабле нашли такие плетки с металлическими наконечниками для телесных наказаний. Они еще нас смеют называть варварами, а сами лупцуют своих матросиков“. И тот резкий взгляд капитана первого ранга. Что это за капитан первого ранга? А на каком корабле могли найти эти плетки? Только на застрявшем на камнях „Магдебурге“. Другой добычи им в лапы не попадалось. Значит, тщательный осмотр успели произвести, пока его не разбило штормом о скалы. Могли и сигнальные книги найти».

Он еще немного подумал и начал писать цифры в другом блокноте. Изучив написанный текст, Крейн выдернул листок, аккуратно завернул в него пятак, затем выдернул следующий и сжег.

Крейн вышел на безлюдную улицу, прошел два дома и бросил плотно свернутый давешний листок в едва открытое окошко полуподвального помещения, за которым мерцал неровный свет керосиновой лампы. Вернувшись, молодой человек аккуратно повесил одежду в шкаф и лег спать.

Через полчаса из Ревеля в сторону маяка Кыпу выехала телега, которой управлял слегка подвыпивший хуторянин, видимо, задержавшийся в городе после удачной торговли на рынке.

1914 год. Август. Берлин

Уже утром полковник Николаи прочитал следующее донесение:

«Двадцатого августа корабли второго минного дивизиона выходят в район Виндавы с целью постановки минного заграждения. На „Магдебурге“ произведен тщательный досмотр». «Это все хорошо, агент Крейн, но о главном ни слова, к сожалению», – подумал Николаи. Однако полковник долго не расстраивался, осознавая, что его агенту в военно-морской базе Балтийского флота непросто и он по крупицам добывает столь необходимую информацию. Агента этого руководитель немецкой разведки очень ценил, тем более что подготовка Петера Отта была его личной заслугой.

Агент Крейн, как он сам просил себя именовать, был во многом уникален. Во-первых, он пошел на вербовку сам. Во-вторых, в отличие от большинства агентов, если они только не являлись кадровыми офицерами разведки, Петер Отт работал не ради денег, а совсем по другой причине. Но именно эта причина позволяла эффективно использовать Крейна только на одном направлении, а именно против России. А ведь это направление и было сейчас самым главным. В-третьих, он обладал удивительным слухом, не просто абсолютным музыкальным, но еще и необычайно тонким, Крейн мог расслышать, например, как летит муха на расстоянии десятка метров. Кроме всего прочего, новоиспеченный агент был не по годам умен и расчетлив.

Петер родился в рыбацком поселке под Ревелем, в семье моряка, отец его был эстонцем, а мать немкой, вследствие чего мальчик с самого малого возраста говорил на двух языках. Отец в путину подряжался на английские траулеры, и семья видела его не так часто. Для маленького Петера приезды отца, которого он обожал, были счастьем. Он нередко вспоминал, как отец, крепкий, коренастый, с обветренным лицом, весь просоленный, пропахший табаком, морем и рыбой, громко стуча тяжелыми матросскими башмаками, входил в дом, собирал в охапку мать и его самого, и они все трое стояли так молча некоторое время, став одним целым. Отец, отец, он был такой огромный, такой сильный и такой добрый, что Петер считал его немножечко богом. Отец всегда привозил подарки и сладости. Они долго сидели за ужином, бывалый рыбак рассказывал про море, а мать улыбалась и плакала одновременно. Все было хорошо, пока не пришла страшная весть. В октябре 1904 года в Северном море траулер, на котором плавал Ян Отт, был потоплен русским броненосцем. Среди спасенных его не оказалось.

Говорили, что это была роковая случайность, ошибка. Но для Петера не было никакой разницы в причинах произошедшего, его мир рухнул. Мальчик стал замкнутым, начал часто болеть, хотя продолжал ходить на уроки музыки, но только чтобы не огорчать мать, которой и так было очень тяжело. Его главной мечтой стало желание отомстить русским, о которых он до этого случая ничего толком не знал. Он так их возненавидел, что даже начал изучать русский язык, чтобы знать, о чем говорят его заклятые враги.

Когда юноше исполнилось шестнадцать, местный пастор уговорил мать Петера отправить сына для дальнейшего музыкального образования в Германию, в хор Кельнского собора, которым руководил его старинный приятель. Петеру было все равно, и он поехал, а уже в двадцать лет стал агентом германской разведки.

Итак, в донесении Крейна не было главного, а именно данных по системе связи Балтийского флота и по русским морским шифрам.

1914 год. Август. Ревель

Тем временем давешний капитан первого ранга, взгляд которого отметил официант из Екатериненталя, строго распинал в кают-компании миноносца «Лейтенант Бураков» офицера этого корабля старшего лейтенанта Гамильтона.

– Михаил Владимирович, я очень ценю вас, однако неоднократно указывал на секретность нашей миссии, а вы, извините, мелете, как баба.

– Я не понимаю, – зардевшись, с вызовом ответил Гамильтон.

– Ах, вы не понимаете? Давеча в Морском собрании некая особа во всеуслышание рассказывала о некоторых подробностях наших изысканий на «Магдебурге». Как потом выяснилось, это была сестра вашей жены. О таких подробностях, как плеть для наказания нижних чинов, мог рассказать только тот, кто сам побывал на «немце».

– Виноват, – потупившись, тихо произнес Гамильтон и насупился.

Капитан первого ранга посмотрел на подчиненного и усмехнулся в усы.

– Полно, Михаил Владимирович, вообще-то я вам крайне признателен за действия на «Магдебурге». Благодаря вашей внимательности у нас в руках оказалась поистине бесценная находка. Однако прошу вас быть аккуратнее. Мы на войне, и враг наш не мальчик.

– Хорошо, Адриан Иванович, впредь буду осторожнее в своих высказываниях. Разрешите идти? – слегка приободрившись, ответствовал старший лейтенант.

– Идите.

На палубе Гамильтон едва не столкнулся с Ренгартеном, который, вовсе никого не замечая, с какой-то безумной улыбкой в воспаленных глазах пронесся мимо, видимо, очень спеша.

– Адриан Иванович, здравия желаю, нашел, – выпалил он, буквально ворвавшись в кают-компанию, и плюхнулся на стул.

Непенин сначала решил было отчитать подчиненного за небритость и помятый, неопрятный вид, чего обычно не терпел, но осекся, ибо понял – случилось то, чего все так ждали.

– Голубчик вы мой, неужели удалось?

– Да, Адриан Иванович, думал, с ума сойду, когда последний раз спал, и не помню. Очень сигналы для гражданских судов помогли и наши перехваты, а книга с «Магдебурга» и вовсе кладезь. Теперь можем читать их шифровки, будто это открытый текст.

– Так уж прямо и читать? – с искоркой в глазах спросил Непенин.

– Гарантирую! – радостно воскликнул Ренгартен.

– В таком случае я вам гарантирую очередное звание и Владимира.

– Премного благодарен.

– Скажите, а как часто немцы меняют шифр?

– Это зависит от ситуации, но довольно часто.

– И как же быть?

– О, это не проблема. Немцев губит излишняя любовь к порядку. Во-первых, шифр меняется незначительно, непринципиально, я бы так сказал. Во-вторых, код всегда меняется с ноля часов. В-третьих, они постоянно дублируют сообщения. И если переданное сообщение датировано пятнадцатым августа в 23.50 и уходит одним кодом, то в 00.05 шестнадцатого оно повторяется уже новым кодом. Вуаля, мы можем сравнить два варианта и вычислить изменения, а радиограмм мы теперь перехватываем достаточно много.

– Это хорошо, это очень хорошо, Иван Иванович, – бодро сказал Непенин и тут же крикнул: – Беликов, коньяку и лимон! Сейчас мы выпьем, потом отобедаем у меня дома и опять выпьем, после чего вы отправитесь спать, без разговоров.

– Хорошо, – покорно и устало произнес Ренгартен, зная, что хлебосольный Непенин просто так не отпустит. Всем было ведомо об увлечении Адриана Ивановича кулинарией, готовил он отменно.

Глава четвертая

Заслуженный авантюрист его величества

1914 год. Сентябрь. Берлин

Аркадий Михайлович фон Лартинг к деньгам относился как к одному из самых действенных инструментов для достижения поставленных целей. «Этот ключик подходит почти ко всем замкам», – любил говаривать он. А деньги у действительного тайного советника в отставке водились. Во-первых, генеральская пенсия, во-вторых, удачные вложения в финансовые бумаги, в-третьих, наследство от почившей в бозе супруги баронессы фон Лартинг в виде одной из самых солидных, а соответственно и доходных нотариальных контор Дании. Звезда русской разведки на севере Европы постепенно закатывалась, а с ней заканчивалась и бурная карьера Аркадия Михайловича. Прошли времена самого начала XX века, когда барон фон Лартинг принимал самое непосредственное участие практически во всех секретных операциях русской разведки в Европе, сначала в качестве помощника руководителя, а потом и самого шефа заграничного отдела полиции в Европе. После окончания Русско-японской войны, разгрома народовольцев и подавления революции интерес к заграничному отделу со стороны высокого столичного начальства пропал. Полиция и жандармерия постоянно реформировались, войн не намечалось, революционеры тоже на время попрятались по углам зализывать раны. Недальновидные политики стали задаваться вопросом, а нужен ли вообще этот отдел, у которого к тому же довольно приличный и совсем непрозрачный бюджет. Из Петербурга повадились наезжать ревизоры, которые, слава богу, сами с удовольствием вкушали от непрозрачности этого самого бюджета, стараясь задержаться в Европах до неприличия, за что писали о Лартинге замечательные рапорты. Однако Аркадий Михайлович был воробьем стреляным и счел за благо выйти в отставку, что, ко всеобщему удовольствию, и сделал в 1910 году, получив на прощание очередной орден Святого Владимира за беспорочную службу с надписью «25 лет». Аркадию Михайловичу, несмотря на всю деятельность его натуры, к шестидесяти годам уже хотелось некоторого покоя. К тому же нотариальная контора требовала все большего внимания, бизнес разрастался, открывались новые отделения. В свое время заведование таким учреждением наряду с баронским титулом служило русскому резиденту отличным прикрытием, позволяло вояжировать, заводить обширные знакомства и открывало двери очень многих значимых европейских домов. Таким образом, Аркадий Михайлович решил в Россию не возвращаться, поскольку и дела не отпускали, и хотелось быть подальше от начальства с его возможными не очень приятными вопросами.