Юрий Дудников - «Пираты» с «Де Цевен Провиенциена» Страница 6

Катера доставили с берега на корабли солдат, вооруженных ручными пулеметами и винтовками с примкнутыми штыками. Были арестованы и сняты с крейсера «Ява» и эсминцев многие матросы. Но так как арестованных индонезийских и голландских моряков набралось до двухсот человек, то кораблям пришлось идти для замены и пополнения экипажей в Сурабайю, что, естественно, сорвало начало карательной экспедиции. Ван Дулм получил жестокий «разгон» от вице-адмирала Остена, который сам уже ошалел от ежечасно поступающих из метрополии грозных распоряжений и «разносов». Все распоряжения сводились к одному: «Бомбы и торпеды! Никаких переговоров! И скорее! Скорее задушить крамолу!»

План карательной акции был детально разработан и одобрен правительством. Старый броненосец заранее был вычеркнут из списков королевского флота. Со всем экипажем, естественно. Разбираться, кто там был прав, а кто виноват и в какой степени — не было ни времени, ни желания.

Помимо крейсера и трех эсминцев в состав эскадры входили три подводные лодки. Эскадре также придали гидросамолеты — бомбардировщики «Дорнье». Именно этим самолетам в плане уничтожения броненосца отводилось особое место, а посему их экипажи «перетрясли» и укомплектовали исключительно офицерами. Командование учло, что устаревший броненосец не имел никакой зенитной артиллерии и был совершенно беззащитен при атаке с воздуха. Кроме того, был учтен опыт событий в Чили в сентябре 1931 года, когда самолеты чилийских ВВС подвергли успешной бомбардировке мятежные корабли.

Если бы бомбовый удар не принес успеха, в атаку должны были выйти подводные лодки. Наконец, в самом крайнем случае в бой вступала эскадра, противопоставив толстой броне и мощной артиллерии старого броненосца маневренность, скорость и скорострельность орудий более современных кораблей. В любом из случаев «риск полного уничтожения броненосца» оставался в силе, а следовательно, и «риск» уничтожения всего экипажа.

Таковы были кровавые планы «цивилизованных» колонизаторов в отношении «цветных» и своих взбунтовавшихся соотечественников.

Для более успешного выполнения этих планов, для «поднятия боевого духа» голландских моряков эскадры командование усиленно распространяло слухи о том, что на броненосце якобы убиты все голландские военнослужащие, о захвате восставшими «беззащитных торговых судов» и расправах над их «белыми» экипажами, о пьянстве и бесчинствах на борту броненосца, об угрозе обстрела не только прибрежных городов и поселков, но и самой военно-морской базы в Сурабайе!

8 февраля после такой массированной «подготовки» эскадра двинулась навстречу мятежному броненосцу. На борту крейсера «Ява», помимо капитана первого ранга ван Дулма, находился и бывший командир броненосца Эйкенбоом, жаждавший мести. Не были забыты в базе и морские пехотинцы, которым обещали щедрое вознаграждение «за будущие ратные подвиги».

Расправа

А тем временем «Де Цевен Провиенциен» шел навстречу своей судьбе. Рано утром 10 февраля, оставив за кормой более 1500 миль, он вошел в Зондский пролив, разделяющий Суматру и Яву. На этот раз одновременно с военно-морским флагом Нидерландов на фок-мачте броненосца под пение «Интернационала» взвился красный флаг, издавна считавшийся символом восстания.

Стояла великолепная погода, пролив был спокоен. До небольшого островка, носившего забавное название «Поперек дороги», расположенного в самой узкой части пролива, было еще несколько часов хода. В этих местах солнце всходит точно в шесть часов утра и также точно в восемнадцать заходит, и Кавиларанг рассчитывал беспрепятственно пройти пролив и войти в Яванское море. Но все получилось иначе.

Через час после восхода солнца с мостика броненосца заметили густой дым прямо по курсу: это шла навстречу эскадра во главе с крейсером «Ява». Одновременно радисты броненосца приняли радиограмму ван Дулма. Он требовал безоговорочной капитуляции, угрожая «смести броненосец с поверхности пролива», если мятежники не повинуются его приказу.

На левом крыле мостика собрались руководители повстанцев: Кавиларанг, Румамби, Параджа, Босхарт, Госал. Они обсудили радиограмму ван Дулма и направили ему ответ: «Оставьте нас в покое. Мы идем в Сурабайю!» — «Немедленно сдавайтесь, или мы применим силу! На размышление дается 10 минут!» — последовала новая радиограмма. После такого ультиматума следовало бы сыграть боевую тревогу, занять посты по боевому расписанию. Однако этого сделано не было. Броненосец продолжал идти полным ходом, на его верхней палубе столпилось много матросов, считавших, что эскадра не решится предпринять активные действия. Тяжелые орудия главного калибра оставались в положении «по-походному» в диаметральной плоскости корабля, в таком же положении были и все другие пушки. Расчеты артустановок свои места не занимали.

Руководители восстания продолжали совещаться. Напрасно Мауд Босхарт призывал всех разойтись, укрыться за броней, а Кавиларанга и его помощников — войти в боевую рубку. Никто не принимал всерьез угрозы командующего эскадрой. С согласия всех своих товарищей Румамби порвал бланк с текстом принятого ультиматума и выбросил его за борт.

Запертые в кают-компании офицеры ломились в двери. Они-то прекрасно понимали, что идущая навстречу эскадра не остановится ни перед чем.

Десять минут истекли. Со стороны Явы послышался рокот авиационных моторов: на броненосец строем фронта шли четыре бомбардировщика «Дорнье». Было 9 часов 18 минут утра по местному времени. Защищаясь руками от ярких лучей солнца, люди на борту броненосца наблюдали за быстро увеличивающимися в размерах летающими лодками. Никто не смотрел в сторону идущей навстречу эскадре. А на ней все орудия угрожающе разворачивались в направлении броненосца. Густой дым пятнал ослепительно-синее небо. И вдруг раздался леденящий сердце протяжный, все усиливающийся отвратительный визг. Старший лейтенант авиации Хенрик ван Рюббен сбросил на беззащитный корабль пятидесятикилограммовую авиабомбу. Оборвав визг на самой высокой ноте, она с легкостью пробила довольно тонкую палубную броню между мостиком и шестидюймовым орудием правого борта, влетела в бортовой коридор и там разорвалась.

Босхарт, только что сбежавший по правому трапу с мостика, находился в это время возле второй дымовой трубы. Вот что он впоследствии писал: «Мощный столб огня взмыл на том самом месте, где стояла толпа людей, следивших за самолетами. Воздушная волна швырнула меня на палубу… Сразу же появились еще три бомбардировщика, летевших очень низко… Когда они пролетели, я поднялся и шатаясь пошел вперед. От того, что я увидел, слезы выступили у меня на глазах. Все они лежали — юноши, еще дети, — с оторванными руками и ногами; некоторые были охвачены огнем, другие, покрытые ужасными ранами, плавали в собственной крови. У одного из моих друзей — барабанщика — зияла в груди дыра размером с кулак. Взрыв вызвал ужасные разрушения: стальные плиты встали дыбом, согнулись, бимсы скрючились, на всем плясали желто-голубые язычки огня».