Миссия в ионическом море (ЛП) - О'Брайан Патрик Страница 6

- Оливкового масла, сэр? - воскликнул мичман. - Да, сэр, ясно, - сказал он, видя, зарождающиеся гневные огоньки в глазах первого лейтенанта.

- Цепляйся, Джо, - произнес Бонден. Баковый зацепился за грот-руслени, большой люггерный парус мигом свернули.

- Теперь, сэр, если вам угодно, - официальным тоном отрывисто произнес Бонден. - Мы не можем торчать весь день с подветренной стороны посудины. Лучше я присмотрю за вашим старым свертком.

Борта "Ворчестера" обладали немалой крутизной, и в корабль вел ряд очень маленьких гладких влажных скользких ступенек, вертикально поднимавшихся от ватерлинии: ни удобного завала борта, ни наклона внутрь, чтобы помочь страннику на его пути. Тем не менее, по обе стороны имелись леера, но даже это делало подъем на борт едва возможным для ловких моряков, а доктор Мэтьюрин не был ни ловким, ни моряком.

- Давайте, сэр, - нетерпеливо сказал Бонден, когда Стивен нерешительно скрючился, стоя одной ногой на планшире. Разрыв между кораблем и гичкой снова начал увеличиваться, и, прежде чем он достиг размеров пропасти, Стивен совершил неожиданный прыжок, приземлившись на самую нижнюю ступень и изо всех сил вцепившись в леера. Здесь он и стоял, задыхаясь и обозревая вздымающуюся кручу борта: Стивен знал, что вел себя плохо и находится в опале: Бонден, старый друг, приветствовал его без тени улыбки, сказав:

- Вы прямо впритык, сэр. Знаете ли вы, что из-за вас мы почти пропустили отлив! И можем вообще упустить.

И все время, пока они удалялись от берега, доктор часто слышал об "упущенном отливе и большом ревущем весеннем половодье тоже", и об ужасной ярости капитана, который выглядел дурачком перед лицом всего флота, метался как огнедышащий лев на всем протяжении отлива, который если упустить, то станет жарко как в аду, да еще и с кипящей смолой.

Резкие слова Бондена, отсутствие удобного кормового трапа или даже боцманского кресла, чтобы поднять его на борт... И тут "Ворчестер" накренился на подветренную сторону, вознеся уродливый левый борт так, что показалась медь обшивки, в то время как правый, со Стивеном на нем, опустился на соответствующую глубину. Холодное море взметнулось вверх, промочив ноги и большую часть тела. Он снова сделал глубокий вдох и вцепился еще крепче.

Когда борт снова устремился вверх, энергичные, нетерпеливые руки схватили его за лодыжки, и Стивен обнаружил себя карабкающимся вверх. "Нужно не забыть правильно поприветствовать квартердек, - подумал он, приближаясь к нему. - Это может уменьшить мою вину". Но, волнуясь, позабыл, что ранее прикрепил шляпу к парику, чтобы уберечь её от ветра, и, когда достигнув священного места, приподнял её, оба предмета поднялись вместе, и его жест приобрел вид скорее несвоевременной шутки, чем уважения, тем более, что некоторые молодые джентльмены, двое корабельных мальчишек и морской пехотинец, не знающие его, взорвались искренним весельем, а те, кто знал, кажется, совсем не смягчились.

- Честное слово, доктор, - сказал Моуэт, вахтенный офицер, - вы почти опоздали, должен признать. Вы почти заставили нас пропустить отлив. О чем вы думали? И полностью промокли - мокрые насквозь. Как это случилось?

Мистер Пуллингс, стоявший у фальшборта, выглядел твердо и холодно.

- Встреча была назначена при полной воде два отлива назад, сэр, - даже не поприветствовав, произнес он.

Стивен знавал Моуэта и Пуллингса еще сопляками, от которых вообще ничего не зависело. В любое другое время доктор дал бы им резкую отповедь, но теперь, при их подавляющем моральном превосходстве, явном общем безмолвном осуждении экипажем "Ворчестера" и его собственном мокром уничижении, Стивен оставил их слова без ответа и, хотя в глубине души оставался наполовину уверен, что эта холодность, по крайней мере, частично, наигранная, часть флотского представления о юморе, от которого он так часто страдал, не смог заставить себя ответить.

Мрачное выражение лица Пуллингса немного смягчилось.

- Вижу, вы окунулись. Вам не следует стоять в мокрой одежде, - вы загнетесь от простуды. Часы промокли?

Очень, очень часто за всю карьеру доктора Мэтьюрина оно, то есть море, столь чуждая ему стихия, добиралось до его часов, когда доктор поднимался на борт, а иногда и смыкалось у него над головой, но каждый раз это удивляло и огорчало.

- Ох, - воскликнул он, нащупывая брелок, - полагаю, да.

Стивен вынул часы и потряс их, проливая еще больше воды на палубу.

- Давайте сюда, сэр, - сказал Пуллингс. - Мистер Эпплби, возьмите эти часы и положите в оливковое масло.

Дверь каюты открылась.

- Ну, доктор, - сказал Джек, выглядя даже выше обычного и гораздо более пугающим. - Доброе утро тебе, или, вернее, добрый день. Думаю, это довольно странный час, чтобы доложить о себе - прямо в последний момент - прямо на грани. Знаешь ли ты, что почти заставил нас пропустить отлив? Пропустить отлив прямо под окнами адмирала? Разве не видишь, что Голубой Питер реет с самой утренней вахты, вахту, черт её дери за вахтой? Должен сказать, сэр, я знал, как людей сажали в бочку и выбрасывали за борт за меньшее, гораздо меньшее. Мистер Моуэт, можете наконец-то выбирать якорь и установите кливер и фока-стаксель. Наконец-то, - повторил он с ударением, глядя на Стивена. - Почему ты весь мокрый? Только не говори, что свалился в море, как обычный увалень?

- Не свалился, - ответил Стивен, выведенный из смиренного состояния. - Волной захлестнуло.

- Ну, ты не должен стоять там, в капающей на палубу одежде, это не очень красивое зрелище, и ты можешь простудиться. Иди и переоденься. Твой рундук в моей каюте: по крайней мере, хоть у него есть какое-то представление о пунктуальности.

- Джек, - сказал Стивен, отжимая штаны на пол, - я прошу прощения. Я очень извиняюсь за опоздание. Крайне об этом сожалею.

- Пунктуальность, - произнес капитан Обри, но потом, чувствуя, что начинать проповедь о важнейшей военно-морской добродетели вряд ли гостеприимно, пожал Стивену свободную руку и продолжил, - проклятье, я был похож на кошку на раскаленной крыше на протяжении всего этого гнусного утра, потому говорил немного необдуманно. Присоединяйся ко мне на палубе, когда переоденешься, Стивен. Возьми другую трубу, и мы бросим последний взгляд на берег, прежде чем обогнем остров Уайт.

Стояла ясная солнечная погода, мощные подзорные трубы явили Салли-Порт - четкий и красочный, гостиницу с белым балконом, а на балконе - Софи и Диану бок о бок, рядом с Дианой - Ягелло с рукой на перевязи, а рядом с Софи - уменьшающийся ряд детских голов, трепыхание носовых платков время от времени.

- Там Ягелло, - сказал Стивен. - Я прибыл в его экипаже, который и явился источником неприятностей.

- Но, несомненно, Ягелло превосходно правит лошадьми?

- Конечно, правит как Иегу [7]: мы довольно шустро выкатились из Лондона, и Ягелло правил в литовской манере, стоя и склонившись над упряжкой, подбадривая лошадей улюлюканьем. И какое-то время все шло очень хорошо, и мы с Дианой могли спокойно поговорить, потому что Ягелло и его скотина разговаривали на одном языке, но когда мы стали менять лошадей, кое-что случилось.

Кроме того, Ягелло не привык к правилам езды в Англии: Литва страна аристократическая, где простые люди убираются с дороги, и когда медленно ползущая телега из Петерсфилда отказалась съехать на обочину, он так вознегодовал, что решил подрезать и высказать все, что думает. Но возница так ударил кнутом нашу левую переднюю лошадь, что мы свернули, задели мильный столб и потеряли колесо. Большого ущерба не случилось - мы не опрокинулись, и как только подняли кузнеца и тот запалил кузницу, то через пару часов все оказалось в порядке, кроме руки Ягелло, которую он сильно растянул.

Я редко видел кого-то столь же сильно раздосадованным. Наедине он сказал мне, что никогда бы не превысил скорости легкого галопа, если бы знал, что придется править лошадьми в позорной демократии. Это едва ли справедливо, но тогда парень пребывал в ужасном унынии, да на глазах у Дианы...